— Может, у нее есть родственники в Москве и она поехала кним?

— Не знаю… У них, кажется, была родственница. Двоюроднаясестра. Но точно не знаю.

— Чья двоюродная сестра? — нетерпеливо уточнил Халупович.

— То ли матери, то ли бабки. Точно не знаю. Но она живетгде-то далеко. Елизавета Матвеевна однажды сказала, что добирается до своейродственницы часа два. Очень далеко. Но где именно, я не знаю.

— А фамилию сестры тоже не знаешь?

— Нет, не знаю, — виновато ответил Миша. — Может, мне вшколу съездить, где Таня учится? Может быть, там кто-то знает, где живет ееродственница.

— Ты еще в милицию заявление напиши, чтобы все знали опропаже девочки, — прошипел Халупович. — И мою фамилию заодно укажи. Чтобы всезнали, кто именно виноват в ее пропаже. Он мне еще такие советы дает! Куда онамогла сбежать — вот что меня интересует.

— Не знаю, — выдавил Миша, — может, она еще здесь, в здании?

— Уходи, — махнул рукой Халупович, — и позови ко мне Нину.

Миша, виновато опустив голову, вышел из кабинета. Почтисразу вместо него появилась Нина. Она уже успела несколько прийти в себя и привестисебя в порядок — поправила волосы, протерла стекла очков, убрала размазаннуювокруг глаз тушь. Когда она вошла, Оксана Григорьевна нахмурилась, но ничего несказала.

— Садись, Нина, — сказал Халупович, указывая на стул,стоявший рядом с его столом.

Она присела на краешек стула, ожидая вопросов.

— Подробно расскажи, что было вчера с девочкой, — попросилЭдуард Леонидович, — о чем ты говорила с Таней? Может ты сказала, что бабушкаумерла, и она решила сбежать?

— Нет. Я все делала, как вы просили, — уверенно ответилаНина, — вчера она отдыхала в вашей комнате. Из столовой ей принесли ужин. Онасмотрела телевизор. Я оставила ее с Олей до десяти вечера, а потом приехаласюда и забрала ее к себе. Утром мы позавтракали и приехали в офис. Вас вкабинете не было. Я сказала девочке, чтобы она посидела в комнате отдыха, чтобыне мешать нам работать. Кроме того, я не хотела, чтобы она попадалась на глазапосторонним. Тане стало скучно, и она несколько раз заходила к нам в приемную.Но из приемной никуда больше не выходила. В комнате отдыха есть дверь вкоридор. Наверное, она вышла через нее, и дверь закрылась. Мы бы ее невыпустили. В приемной всегда кто-нибудь есть — или я, или Оля.

Халупович взглянул на Дронго, словно ожидая его вопросов. Итот задал первый вопрос:

— Вы говорили, что она спрашивала про бабушку.

— Да. И я сказала ей, что бабушке стало плохо, поэтому онапопала в больницу. Обещала, что дня через два мы ее навестим. Больше я ейничего не говорила.

— И она не расспрашивала?

— Нет. Только уточнила, когда увидит бабушку, и успокоилась.

— Она спокойно спала ночью?

— Да. Один раз вставала в туалет.

— У вас большая квартира?

— Что? — чуть смутилась Нина, словно ей задали неприличныйвопрос.

— Какая у вас квартира? — уточнил Дронго.

— Три комнаты. Вообще-то, мы недавно переехали. Обменяли двеквартиры на одну.

— Вы сказали, что приехали за девочкой в десять вечера. Высами водите машину? С вами был кто-то еще?

— Нет, — удивилась Нина, — никого не было. Я приехала надежурной машине. У нас в компании есть дежурная машина. Я ее вызвала и приехалаза девочкой.

— У вас маленький ребенок?

— Да.

— И с кем вы его оставили?

— С мамой, — улыбнулась Нина. — Я живу вместе с мамой.

— Когда вы говорили о своих квартирах, вы имели и виду своюи мамину?

— Да. У нас были две двухкомнатные квартиры, и мы обменялиих на одну трехкомнатную.

— И где находится ваша квартира?

Она снова чуть замялась.

— Это имеет отношение к нашим проблемам? — не выдержалХалупович.

— Имеет, — упрямо сказал Дронго. — Так где ваша квартира?

— На Сретенском бульваре.

— А где были другие квартиры?

— В разных местах.

— Вы можете указать более конкретно?

— Моя на Новой Басманной, а мамина в Митино.

— Можно подумать, что она планировала убийство моейдомработницы у себя на квартире, — снова не выдержал Халупович. — Меня большеволнует, куда пропала девочка.

— Меня тоже, — заметил Дронго. — Как вы считаете, Нина, Танябыла встревожена, напугана, взволнована?

— Скорее, немного угнетена, — подумав, ответила Нина, —немного встревожена, но не более того. Она вела себя как обычный ребенок, еслибы оказался на ее месте. Любопытство, страх, недоверие к посторонним.

— И где вы были до десяти? — задал последний вопрос Дронго.— Почему вы приехали за ней так поздно?

— У подруги, — пояснила Нина. — Она уезжает в Канаду, и язаехала попрощаться. Эдуард Леонидович об этом знает.

— А накануне? — вдруг спросил Дронго. — Вы вовремя вернулисьдомой?

— Нет, — ответила она, почему-то смутившись, — я заезжала вмагазин, мне нужно было купить ребенку вещи.

— В какой магазин?

— В «Детский мир». На Лубянке.

— Спасибо, — кивнул Дронго.

— Подождите, — раздался голос Оксаны Григорьевны, котораязаметила, что Нина сделала движение, намереваясь уйти. Секретарша взглянула наХалуповича, тот кивнул в знак согласия.

— Почему вы оставили девочку одну?

— Я не оставляла ее одну, — возразила Нина, — я ужеобъяснила, что вчера до десяти часов она была с Олей, а потом я заехала за ней.

— Может быть, Оля рассказала ей о смерти бабушки?

— Она не могла этого сделать, — твердо возразила молодаяженщина.

— А сегодня утром? Может, кто-то из сотрудников вашейкомпании рассказал ей о случившемся? — продолжала настаивать ОксанаГригорьевна.

— Никто не мог этого сделать. Я никого не пускала к девочке.

— И тем не менее, девочка ушла с вашего этажа. Когда мывошли в здание, я обратила внимание, что у правой лестницы есть надпись «Длясотрудников института», а слева — «Для сотрудников компании». Это означает, чтоправая лестница закрыта для ваших сотрудников?

— Да. Мы спускаемся или на лифте, или по левой лестнице, —сказала Нина, не подозревая о подвохе.