– Такое делают не часто.

– Но разве она не припомнит этот маленький параграфзакона, если Таранис убьет ее наследницу?

– Даже Андаис не осмелится наслать слуа на короля.

– Повторюсь – даже король не осмелится убить наследницуАндаис.

– Думаю, ты ошибаешься, Мередит. За эту тайну он можетрешиться.

– Как и Андаис решится натравить на него слуа за этопреступление. Даже Король Света и Иллюзий не найдет иного выхода, как бежать отних.

Она взяла стакан с подноса, который горничная все ещедержала наготове, и сделала большой глоток, прежде чем сказать:

– Боюсь, что король не осознает этого так ясно. Я... Яне хотела бы стать причиной войны между дворами. – Она еще раз отпила избокала. – Я всей душой желаю, чтобы Таранис годами терпел наказание засвое высокомерие, но не от Воинства. Такого я не пожелаю никому, даже Таранису.

Меня однажды преследовали слуа, так что я могла согласиться,что они ужасны. Но не настолько все же. По крайней мере они убивают быстро –ну, могут, конечно, съесть заживо, но это все равно не так уж долго. Они непытают. Не растягивают смерть. Бывает смерть и похуже, чем попасться Воинству.

И еще я знала то, чего Мэви знать не могла. Царь слуа Шолто,Властелин Всего, Что Проходит Между, которого именовали Отродьем Тени, ноникогда – в лицо, не был слишком предан Андаис – да и вообще никому другому,кстати. Он выполнял свои обязательства, но политика Андаис скатывалась впоследние годы все ниже и ниже, и сейчас королева зависела, слишком сильнозависела от слуа в качестве средства устрашения. А они должны были бытьдействительно последней угрозой. В беседах с Дойлом и Холодом я выяснила, чтоВоинство стали использовать слишком часто. Они для этого не предназначались, итакое частое обращение к их помощи демонстрировало слабость позиции Андаис.

Но Мэви этого не знала. Никто при Благом Дворе этого незнал, разве что у них были хорошие шпионы... а шпионы должны были быть, еслиподумать. Но Мэви не знала точно.

– Ты считаешь, что королю станет известно о нашемразговоре? – спросила я.

– Не уверена, но он – бог или был им раньше. Я боюсь,что он нас обнаружит.

– Что ж, я хочу знать причину твоего изгнания – но и тыхочешь чего-то от меня. Хочешь так сильно, что рискнула ради этого своейжизнью. Так что это, Мэви? Что может быть настолько важным для тебя?

Она наклонилась вперед, все так же запахивая халат.Наклонилась так, что меня обдало ароматом масла какао от ее кожи и резкимзапахом рома изо рта. И она прошептала прямо мне в ухо:

– Я хочу ребенка.

Я так и застыла в наклоне, почти касаясь плечамиМэви, – не хотела, чтобы она видела выражение моего лица. Ребенка? Онахочет ребенка? А с какой стати говорить об этом мне? Мэви могла хотеть от менячего угодно, я перебрала кучу возможностей, но ребенок в этот список не попал.

Наконец я взглянула ей в глаза:

– А что тебе нужно от меня, Мэви?

Она откинулась назад на спинку кресла, слегка повертелась внем, устраиваясь поудобней, – мне это напомнило ее прежнее заигрывание.

– Я уже сказала, Мередит.

Я наморщила лоб:

– Я слышала, что ты сказала, Мэви, но я непонимаю... – Я осеклась и начала сначала: – Я не знаю, чем я могу тебепомочь.

Я сделала небольшое ударение на слове "я", потомучто кое-что из нужного ей у меня было. У меня были мужчины.

Она оглянулась на мужчин, на всех мужчин, включая еесобственных телохранителей.

– Теперь ты понимаешь, почему я хотела поговорить обэтом наедине? – В голосе слышались просительные нотки.

Я вздохнула. Я так хотела быть политикански-расчетливой.Хотела быть осторожной и недоверчивой. Но я и правда понимала, почему она немогла говорить при всех. Есть то, что выше политики, выше деления на наших ичужих, и одна из таких вещей – это просьба женщины к женщине. Мэви умоляламеня, пусть не словами. Да поможет мне Мать, я не могла разыгрыватьнепонимание.

– Ладно, – сказала я.

Мэви склонила голову набок:

– Что – ладно?

– Поговорим наедине.

Я почувствовала, как Дойл и Холод дернулись за моей спиной.Они не сдвинулись с места, не сделали ни шага, но напряглись так ощутимо, чтоедва не подпрыгнули.

– Принцесса... – начал Дойл.

– Все в порядке, Дойл. Ты, Холод и Рис посидите подзонтиком, пока мы будем вести наши дамские разговорчики.

Мэви нахмурилась, мило надув накрашенные бледно-розовойпомадой губки. Она точно пришла в себя. А может, просто столько лет чувствоваласебя Мэви Рид, секс-идолом, что забыла, как вести себя иначе.

– Я думала, что "наедине" – это чуть больше,чем в нескольких ярдах[10] от публики.

Я улыбнулась ей, без обиды и без намека.

– Ты продемонстрировала, что готова воздействовать наменя магией. С моей стороны было бы глупо доверять тебе безоговорочно.

Надутые губки превратились в тонкие, почти злые.

– А ты доказала, что можешь превзойти меня в магии,Мередит. Я не настолько глупа, чтобы испытывать судьбу вторично.

Повторюсь: я была вполне уверена, что не превосхожу Мэви вмагии. Скорее всего меня выручили природные свойства, пробудившиеся, когда онашвырнула свое волшебство в мое метафизическое "лицо". У меня этовышло невольно, и я не была уверена на сто процентов, что мне удастся повторитьэто, если придется. Но Мэви думала, что я могу это сделать по желанию, и я несобиралась ее разубеждать. Пусть думает, что я изумительно сильна и при этомпараноик. Потому что я не намеревалась уходить из поля зрения моих людей. Бытьсильными и подозревать всех – вот правило для королей.

– Мои стражи посидят в тени, пока мы будемразговаривать здесь. Это максимум уединения, на которое ты можешь рассчитывать,даже для "дамской" беседы.

– Ты мне не доверяешь, – вздохнула она.

– А с какой стати?

Она улыбнулась.

– Ни с какой. Ты права, ты вовсе не обязана мнедоверять. – Она тряхнула головой и отпила рома, а потом взглянула на меняповерх бокала. – Ты отказалась от всех напитков. Ты боишься яда или магии.

Я кивнула.

Она рассмеялась: взрыв радостных звуков. Мне не раздоводилось слышать этот смех с экрана.

– Я даю тебе самую торжественную клятву, что здесьничто не причинит тебе вреда по моему умыслу.