причиненная бегством старшей дочери и смертью отца. Доктор Дюплесси знал, что у него рак. Однажды его нашли в ванне со вскрытыми венами. Ядвиге шел тогда пятнадцатый год. Вся ее молодость была омрачена семейными драмами. К тому же еще мать к сорока двум годам, примерно ко времени первого причастия Ядвиги, заболела отслойкой сетчатки[378], от чего состарилась раньше времени. Ив, родившийся после певички, прокутил оставленное отцом наследство; уцелела только пожизненная рента, завещанная госпоже Дюплесси какой-то дальновидной родственницей. Раньше Ив брал деньги на учение, затем стал вытягивать их под разными предлогами — то на сомнительные изобретения, то, чтоб уплатить за патент на фантастические проекты машин. Мать и сестра во всем себе отказывали ради него. Это был долговязый юноша, довольно бесхарактерный, с загадочными глазами, что, видимо, способствовало его успеху у женщин. В школе он даже подавал большие надежды. Хотя он и не кончил Парижского института гражданских инженеров, все же у него был диплом довольно почтенного технического учебного заведения рангом пониже. Все несчастье заключалось в том, что он нигде не уживался. Дома его почти не видели. В начале 1930 года он приехал как-то в воскресенье на машине со своим приятелем, сыном богатых родителей, который заинтересовался одним из его изобретений — приспособлением для автоматической смены скоростей в автомобиле. Этот приятель, на несколько лет моложе Ива, был воплощенной веселостью. Юноша со сверкающими зубами, похожий на выпущенного на свободу жеребенка, никогда и ни в чем не знавший недостатка, ворвался в пряничный домик, где слепла вдова доктора, и, точно свежий порыв ветра, закрутил и унес Ядвигу. Он стал частым гостем в семье Дюплесси. Когда раздавался гудок его гоночной машины, въезжавшей в поселок, Ядвига выбегала на крыльцо сама не своя, не понимая, что с ней. Вильям Бомонтель был сыном политического деятеля, входившего в последний кабинет Пуанкаре. Недалеко от Виши у его родителей было поместье с лесами, прудами, фермами. Он ссужал деньгами Ива, хотя мало-мальски проницательному человеку было ясно, что тот пошел по дурному пути. Ядвига отлично понимала, что Вильям дает брату деньги ради нее. Они ездили в далекие прогулки на машине, развивая бешеную скорость. Как случилось, что она стала его любовницей? Но иначе и быть не могло. Ей казалось совершенно естественным, что он не предложил ей стать его женой. Во всяком случае, пока не предложил. Счастье внезапно залило ее тусклую, будничную жизнь, молодость вырвалась на волю. Затем Виль стал реже заезжать за ней в домик-бонбоньерку. Почему — она не спрашивала. Ей казалось, что она угадала, — Виль увлекся политикой. Он появлялся с цветами, конфетами, забавными подарками, увозил ее в Брюссель или Довиль, водил в казино, устраивал пикники в лесу. Она не противилась и не замечала, что время идет, что прошло уже три года. И вот в один прекрасный день, как это бывает в бульварных романах, Ядвига прочла в газетах, что Вильям женится. Она не поверила. Написала ему. Против всякого ожидания, он отозвался и приехал. Но у самого поселка он чуть не налетел на повозку, выезжавшую из сарая, и слишком круто повернул машину. Ядвига застала его уже мертвым. И все. Прошло шесть с половиной лет. За это время в жизни Ядвиги не произошло никаких событий, если не считать истории с Ивом, попавшим в исправительную тюрьму за мошенничество. Он поселился в одной семье, которую обирал; жил с женой, прибегал к помощи мужа, чтоб умилостивить своих кредиторов, и совершенно недвусмысленно ухаживал за старшей дочерью… После тюрьмы ему повезло: один из друзей Вильяма Бомонтеля устроил его к Мишлену. Мать начала слепнуть на другой глаз. По воскресеньям Ядвига ездила к племяннице Мюгетте: на поезде в Париж, потом в Версаль и обратно. Ей хотелось изучить какое-нибудь ремесло, по мать все время ныла, жаловалась на плохое зрение, и Ядвиге пришлось отказаться даже от уроков музыки, которые она брала в Мо. Госпожа Дюплесси не забыла судьбы старшей дочери: пагубное влияние оказывает музыка на девичью добродетель. Началась война. Ядвиге минуло двадцать восемь лет. Горе не забывалось; измена Вильяма, ничего впереди, целыми днями тоска, только чтение, чтобы занять свои мысли, да и то вслух, из-за маминых глаз. Ничего впереди. Что могло измениться? А тут еще война, эта странная война, как ее называли… В прошлый раз война продолжалась четыре с лишним года. Если и теперь протянется столько же, ей будет тридцать два, а может быть, провоюют и дольше… Потом к ним поместили лейтенанта Ватрена, адвоката, человека в летах, большого, грузного и очень медлительного в движениях. Ядвига его даже побаивалась. Словом, ей самой никогда не пришло бы в голову… И вот, в один прекрасный день он ни с того ни с сего поцеловал ее. Нет, она не рассердилась. Немножко это ее обидело, немножко даже было неприятно. Ведь ему за пятьдесят. Кожа у него вся в порах. На этом все и кончилось. Она чинила ему белье. Он был очень вежлив, и с ней и с мамашей. Впрочем, дома сидел редко. Потом его демобилизовали. И тут она вдруг опять почувствовала ужасную пустоту. Неужели же она так привязалась к этому офицеру, стоявшему у них на квартире? Она ни о чем не мечтала. Ничего не ждала. Но после его отъезда ее снова охватила прежняя безнадежность. У нее ничего в жизни больше не будет. Но ведь в двадцать восемь лет жизнь еще не кончается. На что она надеялась, когда ехала в Париж повидаться с ним? Ни на что. Ровно ни на что. И вдруг она опять очутилась в его объятиях.

Мюгетта жила теперь с ними. Странно, но от ее присутствия жизнь казалась еще будничней. Ядвига предупредила на всякий случай, как она это обычно делала: если я запоздаю, обедайте без меня, возможно, что я заночую у Маривонны. У нее в Париже была подруга. Иногда они ходили вместе в театр, и тогда Ядвига возвращалась домой только на следующее утро. Раза три-четыре в год. Она не солгала. Сперва она зашла к Маривонне, но не застала ее.

О чем она думала, пока дожидалась господина Ватрена, который не торопился домой? Ни о чем не думала. Она прислушивалась к охватившему ее душевному смятению. Она взяла книгу. Но читать не стала. Вероятно, было уже около пяти, когда открылась дверь и вошел озабоченный, рассеянный Ватрен, и даже немного удивился, что она не ушла. Правда, почему, почему она не ушла? Теперь ей хотелось убежать.