духи, помойся, и этого хватит. Я люблю, чтоб женщина была настоящей.

Вечер полон дыхания, кожи самых разных оттенков – от мокрой глины до бледной желтизны, вечер полон качающихся коленей.

– Послушай, спускайся, он просит только тебя!

– Ну, где ты была? Я так ждал, так хотел увидеть твое лицо. Милая, я хотел увидеть Катманду. Непал отпечатан на твоих щеках.

– Я пришла, вот же я.

– Скажи, что я нужен тебе. Скажи, что ты прислушивалась в чайных к разговорам обо мне.

– Я не хожу в чайные, я ем дома. У меня малыш, Батсу, все время плачет. Достань нам лекарство!

– Поцелуй меня, как мужа.

– Ты принесешь лекарство?

Обхватить бы стены, прижаться щекой к муравейнику улицы и плакать, плакать, пока не кончатся слезы.

– Прия, дай мне помаду.

– Ах, какая ты, вся в масле, скользкая, словно рыба, а пахнешь дамасской розой.

– А ты покажешь сегодня фокусы? Сплетешь гирлянду? Я принес цветы.

– Мама, я не хочу опять гулять, мне надоело!

– Красавица моя, я сегодня не один, с приятелем. Надеюсь, ты не против?

Спинной мозг

Бабу Кунвар рано стал опорой семьи, ее спинным мозгом. Звонили ему по каждой мелочи: «Бабу, приезжай, надо поговорить»; «Бабу, это правда или нет, по радио сказали, что керосин не будут продавать»; «Бабу, что мне делать, если меня уволят? Сейчас всех увольняют»; «Бабу, у сослуживца дочка сбежала с парнем, как им теперь вернуть доброе имя?» Он терпеливо разъяснял каждый вопрос, даже если тот не касался права. Кто мог подумать, что одинокий ребенок, о котором почти не вспоминали в хавели, превратится в такого важного человека?

Мальчиком Бабу Кунвар мало играл с кузенами. Он любил сидеть в комнате возле отцовской лавки и читать книги.

– Только не носи книги в чоук, солнце может испортить страницы, – строго говорил отец.

– А я и не ношу, – отвечал подросший мальчик из бирманского чемодана.

Он смотрел через открытую дверь, как играют в чоуке Тарик, Талика, Даниика и маленький братец. Стеклянные шарики кузенов расплескивали по стенам блики.

– А я и не хожу играть в чоук, папа. Когда ты будешь заказывать новые книги по каталогу?

– В конце месяца я заказываю книги, – неохотно отвечал Яшу.

Сын казался ему назойливым, а воспитание ребенка – женским занятием, возложенным на него несправедливо.

Яшу торговал в лавке, а Бабу Кунвар читал у двери во двор, когда тельце братца рухнуло на камни, встрепенулось и застыло в уродливой позе. В руке братец сжимал надкушенный липкий гулаб джамун. Бурые ручьи потекли в прожилки между камнями. Бабу Кунвар вышел, поднял глаза на барсати. Всюду было пусто, только яркое, чуть тронутое пылью небо стекленело над квадратом двора.

После того как полицейский побыл в доме восемь минут и ушел, Бабу Кунвар обследовал барсати. Он сразу понял, что братец не сам сорвался с крыши. Человек, который с таким вдумчивым вниманием играл в игры, метко кидал ножик в цель и ловко взбирался по приставной лестнице на галерею, не мог оступиться на широком заграждении.

Бабу Кунвар ползал по плоской крыше, пытаясь найти улики, как делали в книгах, заказанных по каталогу. Но не находил ни осколка лака с женских ногтей, ни волоска, ни отпечатков подошв. Только голый горячий камень, по которому бегают ящерицы и жуки.

Ночью, ворочаясь на циновке на полу в комнате отца, он анализировал возможных преступников и мотивы. Он знал, кто убийца, и догадался, что очередь за ним.

Он уже знал о презумпции невиновности и полном отсутствии улик. Все улики помещались в его голове. Он понимал, что объяснить их взрослым невозможно: кто поверит ребенку? Скажут: «Чотту[56], ты перечитал иностранных детективов».

Но Бабу стал осторожен. Почти не выходил из комнаты у книжной лавки, а гулять отправлялся подальше к Красному форту. Он записался также в публичную библиотеку возле станции и с удовольствием проводил там время, читая запоем и слушая поезда. Ходил в школу, озираясь, и по хавели передвигался украдкой. Но все-таки настал день, когда убийцей было предложено:

– Попробуй свежий гулаб джамун.

На что Бабу Кунвар ответил твердо:

– Спасибо, я не ем сладкого.

Их глаза встретились, и понимание перетекло из одной головы в другую. В одних зрачках отразился ужас, а в других торжество разума. Бабу Кунвар перестал бояться и прожил с убийцей под одной крышей до самого чрезвычайного положения, введенного Индирой Ганди.

Привычка к бхангу

Ветер подхватывает буддийские молитвы, написанные на флагах. Уносит молитвы над Ямуной, над маленькой площадью Маджну-Ка-Тиллы, мимо красных молитвенных барабанов. Между стен домов, где может пройти только кошка и где бродят похожие на нас низшие дэвы, едят и пьют. Несчастные влюбленные, вы посылаете печаль вслед улетевшим молитвам. Вы готовы служить друг другу как рабы, если бы только можно было вернуться. Почему тогда, в моменты единения, вы не думали, что все может так сокрушиться?

Вот Айшвария всегда думал о завтрашнем дне. Он видел, как быстро заканчивается жизнь. Он знал: тут соображать нужно, зазевался, и тебя проглотила смерть в самый обычный денек, вполне веселый для многих.

Он видел сто раз, как сутенеры убивают клиентов ради денег, как от побоев и болезней гибнут женщины и их дети. Такое случалось каждую неделю на улице Гарстин Бастион. Мы не любили тех кварталов. Так много над ними витало горя, что воздух становился каменным.

Айшвария провожал свою найденную сестру на остановку автобуса. Грудь Айшварии наполнилась нежностью, а полный красивый рот сказал:

– Ты слишком приучилась к бхангу, сестренка, так дело не пойдет.

– Мой бханг тебя не касается. Слушай и запоминай, мой бханг – это мои дела, никто не говорит с Агниджитой о нем!

– Ты разрываешь мне сердце на глазах у Бога! Я говорю, с этой минуты Агниджита больше не курит. Я буду ходить за тобой по пятам, водить тебя за руку подальше от дилеров и твоих предательских дружков.

Она бросилась на него в драку, но внезапная металлическая сила его изящного тела и узких цепких рук усмирила ее.

– Хватит быть ребенком, – сказал Айшвария, выпустил ее из коротких объятий, погладил ей волосы, полные узлов и былинок, так, что люди оглянулись на них.

На следующее утро, когда Агниджита, озираясь, шла в тесном лабиринте Маджну-Ка-Тиллы, он вышел из-за стены и взял ее за руку:

– Куда ты собралась, сестренка? Сегодня мы будем отдыхать в садах Лоди. Я купил алу чаат. – Он чуть приподнял вверх газету, из-под которой тек пар и