Жена его Катерина ужасно веселилась и говорила: “Тимыч, тысамый дикий человек на свете. Это же произведение великого Вильяма нашегоШекспира”, — но он все равно не понимал.

Тимофей Кольцов плохо знал главу своей юридической службы,хотя тот работал в компании лет… шесть, наверное. По нынешним временам срокпросто гигантский. Конечно, он был посвящен во многие, скажем так,неофициальные стороны Тимофеева бизнеса. Полностью Кольцов не доверял никому,не доверял он и Шубину. Больше того, к его показному аристократизмуприземленный и необразованный Тимофей Ильич относился с настороженнойнеприязнью, но все же до сегодняшнего дня он был совершенно уверен, что Шубин —последний человек в его империи, который будет строить против шефа какие-токозни. Это противоречило здравому смыслу. Репутация юриста не просто красивыеслова. Это его хлеб с маслом. Потеряешь репутацию — все, считай, ты кончился.Можешь смело осваивать профессию зубного техника или специалиста по разведениюранних овощей.

“Выходит, ошибся, Тимофей Ильич? Выходит, неправильно тысчитал…”

— Тимофей Ильич, Шубин Егор Степанович, — тихо доложиласекретарша. Тимофей кивнул, как будто она могла его видеть, и она, как всегда,поняла все правильно.

Шубин был бледен до зелени. “Трусишь? — подумал Тимофей снеприязнью. — Правильно делаешь, что трусишь”.

— Садитесь, Егор Степанович, — предложил Кольцов. — Может,вы мне объясните, что задела описаны в статье “Закон есть закон”, которуюсегодня напечатала газета… — Он наклонился, рассматривая название газеты,которое позабыл.

— “Время, вперед!”, — подсказал Шубин. Голос у него былсовершенно спокойный.

— Да, — согласился Тимофей Ильич вяло, — “Время, вперед!”. Иимейте в виду, Егор Степанович, если даже десятая часть того, что там написано,— правда, вам лучше немедленно встать, ближайшим рейсом улететь на Соловки ипостричься в монахи. Если же там хотя бы половина правды, то постригаться вмонахи вам уже поздно.

— Тимофей Ильич…

— Я никогда не угрожаю, — перебил его Кольцов и улыбнулся. —Я просто обещаю…

Егор дошел до двери в свою приемную и секунду постоял,взявшись за начищенную до блеска медную ручку. Он брался за нее тысячу раз,никогда не обращая на это внимания, а сегодня, почувствовав ладонью ее гладкие,полированные завитки, он почему-то отчетливо понял, что все: его жизнькончилась.

Он не думал об этом, пока читал эту гадкую статью — целый разворот!— в утренней газете, он не думал: об этом, когда позвонили из приемной шефа ипопросили срочно вернуться на Ильинку, не думал, подрезая все подряд машины наСадовом кольце. Почему-то он был совершенно уверен, что, как только он скажетшефу, что все это неправда, тот вздохнет с облегчением, пожурит, что Егор былнеосторожен с прессой, и отправит работать. Ну, может, поорет немного.

И еще Егор Шубин был уверен в том, что его многолетнее,верой и правдой, служение шефу и родной компании, его безграничнаякомпетентность и гранитная, многажды подтвержденная преданность не могут в однусекунду потерять всякое значение. Идиот. Придурок.

Он открыл дверь собственной приемной, и обе его секретарши виспуге порскнули в разные стороны, так что даже упала и покатилась по иранскомуковру стильная подставка для карандашей. На столе была раскинута проклятаягазета, которую они, видимо, только что обсуждали.

Все уже всё знали, и это было невыносимо. Раньше Егор Шубини не подозревал, что это так тяжело — чужое любопытство, смешанное сосуждением, злорадством и еще чем-то радостным вроде “и ты туда же, голубчик!”.

Он почти не мог дышать, и ему страшно было даже подумать отом, как он выглядит со стороны. Следом за ним в приемную вошел один изохранников шефа, который ходил за ним по пятам, как караульный за арестантом.Впрочем, почему — как?

Егор Шубин уже почти арестант, а этот безразличный парень сводянистыми, невыразительными глазами и есть караульный.

— Доброе утро, — сказал Егор сухо и смутно удивился тому, чтоеще может говорить. — Мне нужно забрать свои веши.

Секретарши смотрели на него, как бандерлоги на удава Каа изкнижки про Маугли. Егор отвернулся.

— Я могу зайти в кабинет? — спросил он у охранника. Не глядяна него, охранник покачал головой. Очевидно, ему было противно, что приходитсяразговаривать с Егором Шубиным.

— Все, что нужно, вам принесут секретарши. — Он замялся,словно ему на миг стало неудобно. — Приказ Тимофея Ильича, Егор Степанович…Извините.

Егор кивнул.

Нужно быстро со всем этим покончить. Нужно выйти отсюда,добраться до машины, а там как-нибудь. Нужно просто пережить этот момент.Как-нибудь пережить, и все.

— Соберите мои личные вещи, — сказал Егор секретарше Юле,которая таращилась на него и, кажется, даже не дышала, — Кассеты,проигрыватель, телефон, лэп-топ…

— Лэп-топ останется здесь, — перебил его охранник. —Простите, Егор Степанович.

Зачем он извиняется? Егор Шубин умер, его нет, извиняться неперед кем.

— Поторопитесь, пожалуйста, — велел мертвый Егор Шубинсекретаршам. Обе они устремились в кабинет, как будто сообразив наконец, что отних требуется, и тут настежь распахнулась тяжеленная дубовая дверь и в приемнуюшагнул Барышев. Кто-то из коридора, из-за его спины жадно заглядывал в приемную,и он досадливо захлопнул за собой дверь.

— Привет, — коротко бросил он охраннику. — Ты чего делаешь,Егор Степаныч?

— Собираюсь, — ответил Егор холодно. Только Барышева емусейчас и не хватало для полного счастья! — Ты разве не видишь?

— Вижу, — подтвердил Барышев. — Да я не про то. Ты чегоделать-то собираешься?

Егор посмотрел на него.

— Егор Степаныч, — несколько иным тоном произнес Барышев, —ты же знаешь батяню. Знаешь, как он может… под дых дать. Успокоится, отойдет, иможно будет во всем спокойно разобраться.

— В чем? — спросил Егор и потер глаза под очками. — В чемразобраться, Николай Николаевич? В этом-то и вся прелесть хода, чторазбираться, собственно говоря, не в чем. Договоров, на которые ссылаются встатье, у меня нет. Можно тут все обыскать четыре раза — у меня нет этихдоговоров. Что-то такое я помню про фирму “Континенталь”, которая там к месту ине к месту поминается, но это не моя фирма, я через нее ничего не покупал и непродавал…

— Ну? Это и есть самое главное. Тебе нужно батяне доказать,что ты его не… того… Что ты у него ничего не крал и его именем в своих делах неприкрывался…

— Николай Николаевич! — Егор вернул очки на место. Онсдерживался из последних сил, а сдерживаться еще предстояло долго. — Я не могуэто с тобой обсуждать. Я… не готов. Я только утром обо всем узнал, да и тослучайно, потому что мне в “Саатчи” попалась на глаза эта гребаная газета.Кольцов меня уволил, что будет дальше, я не знаю. Он дал мне неделю срока нато, чтобы я разобрался в ситуации, а потом он будет действовать по своемуусмотрению. — Егор улыбнулся, рассматривая встревоженное лицо Барышева. — Я неимею представления о том, кто решил меня… сместить. Пока я никакого выхода изположения не вижу.