– Нет. Спасибо. У него есть мой номер. Я сам. Позже, –пробормотал Микки, положил трубку, рухнул в кресло, закрыл глаза.

Следовало посидеть немного, передохнуть, потом принятьсердечные капли. Но колокол упорно трезвонил и не давал успокоитьсявзбесившемуся сердцу. К тому же завыла сирена. Звук нарастал очень быстро.Прямо под окнами промчалась пожарная машина, потом еще одна. Миккипочувствовал, что кто-то мягко трясет его за плечи, открыл глаза. Над ним склониласьГерда. Лицо ее показалось таким же белым, как потолок над ее головой.

– Микки, где больно? Где?

– Тихо, Гердочка, не кричи, дай мне капель. Там пожар. Тыслышишь?

– Еще бы не слышать! Вон, дымом пахнет. Кажется, это наберегу. Пойти посмотреть?

Капли подействовали почти сразу. Сердце угомонилось, дышатьстало легче. Колокол замолк, стихли сирены. Но сквозь приоткрытое окно всесильней тянуло едкой гарью.

– Иди, Гердочка, узнай, что там горит. Мне уже лучше. Нет,погоди. Сначала проводи меня наверх. Неудобно, вирусолог ждет, без меня он неможет реанимировать мой компьютер.

Герда увидела зарево, как только вышла на крыльцо. Пламяподнималось высоко в небо. Здание лаборатории пылало как факел. Опять взвыласирена, мимо пронесся фургон «скорой помощи». Не раздумывая, не слушая вопросови вздохов соседей, высыпавших из ближних вилл, Герда помчалась к пляжу. Оназабыла переобуться, только накинула куртку. Разношенные домашние шлепанцысваливались с ног.

– Герда, стойте, дальше нельзя!

Она не заметила, как добежала до оцепления. Молодойполицейский Дитрих крепко схватил ее за руку.

– Софи! – крикнула она, вырываясь. – Пусти, там Софи!

– Не волнуйтесь, там нет людей, пожар начался, когда никтоеще не вошел в здание, – сказал полицейский. – «Скорую» мы вызвали на всякийслучай. Но, к счастью, даже уборщица фрау Циммер войти не успела, она пришлаполчаса назад, только открыла дверь и сразу вызвала пожарников.

– Софи там! Там! Я знаю точно!

Герду пришлось держать двум полицейским. Доктор «скорой»влил ей в рот успокоительное.

– Софи ушла в лабораторию ровно в восемь, – повторяла она. –Сделайте что-нибудь, вас здесь так много! Умоляю, сделайте что-нибудь.

– Очень сожалею. Пока мы ничего сделать не можем. Видите,как сильно горит? Мы пытаемся сбить открытое пламя, – объяснял человек впожарной каске.

– Герда, послушайте, там точно никого не было, я открыладверь, почувствовала сильный запах гари. Я кричала, звала, спрашивала, есть ликто-нибудь, но никто не ответил, – рассказывала уборщица, – там сначала что-тотлело, а потом разом полыхнуло. Если бы Софи была там, она бы обязательнопочувствовала запах и успела уйти.

– Дверь была заперта, когда вы пришли? – спросила Герда,глядя мимо фрау Циммер пустыми сухими глазами.

– Да… Нет… не знаю, не помню, я так перепугалась, –растерянно забормотала уборщица.

Здание удивительно быстро сгорело дотла. От аккуратногобелого кубика осталась дымящаяся черная куча. Небольшая толпа любопытныхмедленно разошлась.

– Герда, я понимаю, вам трудно сразу уйти домой, – сказалполицейский Дитрих, – сейчас пожарные и криминалисты все проверяют… – онзапнулся, нервно закурил. – Я уверен, Софи успела выйти.

– Ее нет дома. Где она?

– Я не знаю, – печально вздохнул Дитрих. – Экспертыпроверяют. Они скажут точно, осталось ли что-нибудь. Но это займет многовремени.

– Ничего. Я подожду. Я погуляю, – спокойно ответила Герда.

– Слишком долго придется гулять. На тщательный осмотр могутуйти сутки, а то и больше. Может быть, за это время Софи найдется, живая иневредимая.

– Она бы уже давно нашлась. Она не младенец. Она бы простовернулась домой и первая вызвала бы пожарных. Не беспокойся за меня, Дитрих. Влюбом случае мне надо погулять, прежде чем идти к Микки.

– Хорошо. Я понимаю. Я буду тут, рядом. Если захотите, могупотом проводить вас домой.

– Спасибо, Дитрих.

Она побрела по берегу вдоль кромки воды. Домашние тапкиувязали в мокром холодном песке. Она уходила все дальше от пляжа, от черныхдымящихся останков лаборатории, за мол, к маленькой, давно заброшенной рыбацкойпристани.

Когда-то все мужчины на Зюльте были рыбаками, ловили пикшу,треску, лосося. Герда в детстве приходила на пристань встречать отца. Оттудабыл отлично виден старый маяк. Отец всегда возвращался, а маяк зажигался каждыйвечер.

Многие считали маяк проклятым местом. Когда-то очень давнотам скрывался от инквизиции таинственный чернокнижник. Говорили, что он продалдушу дьяволу и будто бы именно с него великий Гете писал своего доктора Фауста.Герда с детства помнила легенду о призраке чернокнижника, который до сих порбродит внутри древней башни. Где-то внутри маяка спрятан клад, но не золото идрагоценности, а рукописи чернокнижника и разные ритуальные предметы.

Заброшенный маяк потихоньку разваливался. Мало кто решалсяприблизиться к нему. Одни боялись призрака, другие опасались пройти поскользкому ненадежному пирсу. Только отставной моряк, старый Клаус, внукпоследнего смотрителя, навещал башню, добивался от городских властейреставрации, хотел устроить музей.

От пристани сохранилось несколько косых черных балок. На нихсидели жирные чайки. Герда остановилась, долго смотрела на маяк. Сквозь пеленуслез казалось, что он окружен дрожащей бледной радугой и там, внутри, горитслабый огонек. Она опустилась на колени, на мокрый песок, зачерпнула горстьледяной воды, умылась. Ей трудно было подняться, ноги окоченели. Она потеряларавновесие, чуть не свалилась и вдруг услышала крик.

Сначала Герда подумала, что это крикнула чайка, но потомпоняла: это она сама издала странный гортанный звук. Возле своей коленки онаувидела что-то ярко-зеленое и вытянула из песка вязаную шапку, розовую, вполоску, с зелеными и синими кисточками.

* * *

Москва, 1918

В Большом театре, на Пятом съезде Советов, зал встречалкаждое выступление воплями, топотом, свистом. Конфликт большевиков и левыхэсеров достиг точки кипения, и казалось, раскаленный пар поднимается к потолку,а головы в огромном партере прыгают, как водяные пузыри в кастрюле.

Неопрятная дамочка в пенсне, легендарная террористка МарияСпиридонова истерически обвиняла Ленина в предательстве священных революционныхидеалов. Красная, потная, охрипшая, она рассказала всем участникам съезда, какприходила к вождю и лично требовала объяснений по поводу Брестского мирногодоговора, безобразной и бессмысленной сделки с немецкими империалистами, а он,вождь, оскорбил и унизил ее, своего боевого товарища.