– Почему?

– Отец хочет, чтобы я за него вышла. Я, конечно, и не подумаю,но какое-то время придется терпеть и улыбаться...

– Послушай, ты кто? – напрямую спросил Мазур.

– А ты не знаешь? – прищурилась она как-то вовсе ужзагадочно.

– Представления не имею.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– Ты вообще откуда?

– Из Австралии.

– Душа отдыхает... – призналась она, мечтательножмурясь. – А ведь ты, похоже, не врешь... Будто меня не знаешь. Совсеминтересно. Я тебя не отпущу, точно. Когда еще выпадет такой случай, феноменэтакий...

– Только не говори, что ты английская принцесса, –сказал Мазур. – Я не переживу.

– Почему?

– Потому что ты мне сразу понравилась. А если тыокажешься английской принцессой, меня такая оторопь прошибет, что даже на танецне рискну пригласить...

– Ерунда, – сказала Кристина. – Честно, я неанглийская принцесса. У них у всех, между прочим, морды лошадиные, так что ненадо меня обижать такими предположениями...

«Нет, ну кто? – добросовестно ломал головуМазур. – Кем она может оказаться, с таким лексикончиком и манерами? Яхта,конечно, роскошная, но и Гай, и эти девицы, которых он беззастенчиво охлопываетвсех троих сразу, никак не тянут на аристократов. Да и нет в Штатах никаких„светлостей“... правда, у нее не американский, а европейский акцент...Задачка...»

Как бы там ни было, он все же поймал ветер, чрезвычайнопохоже на то. Наладилось непринужденное общение, хотя то и дело себячувствуешь, словно на минном поле – язычок у нее без костей...

Стараясь сделать это незаметно, он посмотрел влево. Там, занебольшим, как раз на двоих столиком сидел тот шкаф с пистолетом под полой,которого Мазур уже видел на «Доротее» – и еще один, почти точная копия. Передними стояли всякие тарелки-блюда, но Мазур не заметил на столике ничегоспиртного. И пушки, поклясться можно, у обоих при себе. Охрана, а? Считайтеменя распоследней сухопутной крысой, если эти двое не хорошо дрессированныеохранники: внешний облик, выбранная позиция, откуда великолепно просматриваетсявесь зал, их позы, взгляды, полное отсутствие спиртного... Куда ж это мы попалис нашим калашным рылом на сей раз?!

– Ну вот, а поскольку я не английская принцесса, точно, тывполне можешь меня позвать танцевать. Без всякой оторопи.

Музыка играла культурная, ненавязчивая, совсем непохоже нато, к чему Мазур привык на родине. Он охотно поднялся, прошел следом за ней наоткрытое пространство, свободное от столиков, положил руки на талию, нечувствуя ни малейшей неловкости – в свое время его в Южной Америке выучили так,что он мог запросто оторватьклассическое аргентинское танго, подвернись умелаяпартнерша (исторической точности ради следует уточнить, что преподали ему этоумение труженицы провинциального борделя, где Мазур поработал вышибалой из-заочередных сложностей жизни).

А впрочем, окружающие без особых затей топтались вклассическом «медляке», и это зрелище столь умилительно напоминало советскуютанцплощадку из курсантской юности Мазура, что невольная ностальгия продирала –вот только народец был не в пример респектабельнее, и портвейн по углам нетянули из горла, и рубахи друг другу не рвали...

Они тоже колыхались, не выпадая из общего стиля. Самое времялелеять в себе романтический настрой, но Мазур сейчас, как большую часть жизни,был не человеческим индивидуумом, а чем-то вроде расчетно-наводящей приставки,в данном случае – к содержимому мирно покоившейся в гардеробе спортивной сумки,способному при минимальных манипуляциях обернуться нехилой бомбой. И в таковомкачестве озабочен был одним: выгорит, не выгорит? Попадет на «Доротею», непопадет? С этим взбалмошным созданием до сих пор ничего не ясно...

– А ты? – спросила она, уютно прижимаясь щекой к егогруди. – Ты-то кто такой?

– Моряк, – сказал Мазур. – Только не тот, что тыдумаешь.

– А который? – спросила она, не меняя позы.

Мазур усмехнулся про себя – он наконец-то поймал ветер, икорабль уверенно набирал ход...

– Мы, знаешь ли, шли из Тортуги на Ямайку, – сказал оннегромко. – Пошли слухи, что в Европу пойдет испанец с полным трюмомзолота. Все было нормально, на дворе стоял тысяча шестьсот восемьдесят второйгод от Рождества Христова, и тут – этот туман странный, до костей пробрал, и созвездами что-то непонятное началось... Короче говоря, бросили якорь уже у вас.Ну, мы же прошедшие преисподнюю хваткие ребята, мы с ума не сошли и не померлиот психологического шока... Баркентину укрыли в надежном месте, одежонкураздобыли соответствующую, с обстановкой освоились, и вот болтаюсь я здесь, ивсе вокруг мне чрезвычайно странно, хорошо хоть, одно не меняется: девушки всетак же красивы и легкомысленны...

Кристина подняла голову и уставилась ему в лицо с непонятымвыражением.

– Великолепная история, – сказала она. – Чертовскижаль, что ее с ходу выдумал. Здорово было бы, окажись она настоящая... Но небывает таких чудес. А я все же толковая девочка – интересного парнязаарканила...

– Полагаешь, что заарканила?

Она медленно растянула губы в улыбке:

– А ты все еще полагаешь, что нет?

– Не знаю.

– А тут и знать нечего, тут нужно плыть по течению событий.Между прочим, самый лучший метод... – она гибко извернулась, выскользнувиз его объятий, взяла за руку и решительно повлекла в дальний угол зала.

Мазур ловко лавировал среди танцующих, у него возниклосмутное предчувствие, что добром тут все не кончится – очень ужцелеустремленный был у нее вид, и вообще она не походила на человека с резкимиперепадами настроения. Странная девочка, конечно, балованная и чудаковатая – нохарактерец, сдается, похож на рельс...

Они спустились по ярко освещенной лестнице куда-тоопределенно ниже уровня земли и оказались в обширнейшем помещении, сверкавшембелоснежным кафелем, чистейшими зеркалами и никелем так, что глаза поначалурезало. Вид тем не менее был насквозь казенный: ряды белейших раковин с кранамицвета золота, а по другую сторону – бесконечная шеренга дверей.

Прежде чем Мазур стал догадываться, куда они угодили,Кристина открыла одну из дверей, затолкнула его внутрь и звонко защелкнуласверкающую задвижку. Тут только он сообразил, что оказался всего-навсего втуалете, к которому, как это на загнивающем Западе водилось, вульгарное название«сортир» никоим образом не подходило. Вообще, стоило ему угодить за границу,тамошние туалеты откровенно начинали угнетать и вызывать какое-то странноеуныние – потому что походили скорее на некие научные лаборатории из-за этой вотсияющей чистоты.

Он огляделся. Знакомые приспособления поражали инопланетнойухоженностью – а была еще и масса чего-то незнакомого, не сразу и поймешь, длячего предназначены. В прежних своих образахон до столь шикарных гальюновеще не поднимался.