– А я чего? – забеспокоился великий артист. –Я разве должен об этом знать?

Таня отчетливо понимала, о чем Тихон сейчас думает. Онастырной блондинке, которая подходила к Романчиковой возле кафе. И которой тавроде как передала какую-то вещь. Однако если сейчас рассказать об этомследователю, впутаешься сам. Ведь блондинка приезжала в Перегудов из-за него. АТихону впутываться страсть как не хотелось. Однако, озабоченный своими сложнымиличными отношениями, Рысаков упустил одни момент, о котором сразу же подумалаТаня – его блондинки на банкете не было! Шофер не мог ее там видеть. И речь,стало быть, следователь ведет вовсе не о ней.

– Понимаете, – продолжал тем временем упорныйСтрахов, – вас видели возле кафе примерно в это же время. Вот мы иподумали, что вы проясните для нас ситуацию. Вы там были, вы могли видеть, скакой женщиной из вашей труппы встречалась Валентина Васильевна.

Тихон посмотрел на Будкевича, но у того был не менеерастерянный вид, и помощи от него ждать явно не приходилось.

– А нельзя ли у шофера спросить? – неожиданно длявсех задала вопрос Таня. – Он же видел ту даму, с которой встречаласьРоманчикова, значит, сможет ее опознать. Нужно привезти его сюда,продемонстрировать всех наших женщин – и дело в шляпе.

– Ну, это как сказать, – замялся Страхов. – Вшляпе или нет. Шофер, к сожалению, сейчас не может дать показаний.

– Ну, вот тебе и раз! – пробормотал Будкевич.

– Он умер.

– ?!

– Человек он был пожилой, и когда узнал об убийстве начальницы,слег с сердечным приступом. Я с ним в больнице разговаривал, он кое-какимисведениями успел со мной поделиться. Думали, пойдет на поправку, там иподробности выясним. А он вон что… Поэтому женщину придется разыскивать с вашейпомощью. Так вы видели Романчикову возле кафе?

Таня мгновенно представила себе картину: Тихон неумелопрячется за каким-нибудь автомобилем или выглядывает из-за угла, и своим«шпионским» поведением, естественно, обращает на себя внимание. Да… В этомслучае всероссийская слава явно пошла карлику-вампиру во вред.

Таня была уверена, что сейчас Тихон переведет стрелки наТаранова. Это было бы вполне в его духе. Особенно учитывая только чтопроизошедшую ссору. Однако тот повел себя непредсказуемо. Весь его испугкуда-то исчез и, выпятив грудь, а заодно и живот, Рысаков неожиданно капризнымголосом заявил:

– Никого я не видел! В тот день я переживал личныйтворческий кризис! Я мотался по городу сам не свой и размышлял о бездне,которая рано или поздно разверзается перед всяким талантом. Перед вамикогда-нибудь открывалась бездна? – довольно агрессивно спросил он уСтрахова.

Со следователя во время этого монолога слетело добродушиедеревенского детектива, разыскивающего украденный велосипед, и он довольномрачно ответил:

– Нам философствовать некогда. Философией обычнопреступники в камерах увлекаются, когда мы их туда сажаем.

– Я не помню никакого кафе, – отрезалРысаков. – Пожалуй, я с десяток кафе миновал, пока прогуливался.

– Может, он кого и видел, – вмешался Будкевич,привыкший защищать своих питомцев. – Но в сознании у него это неотложилось. Он вообще у нас очень… возвышенный.

– А к Романчиковой домой вы, случайно, не заглядывали?Уже после бездны? Ближе к ночи? – не сдавался следователь.

Рысаков фыркнул презрительно.

– Ближе к ночи – это, выходит, после спектакля! –заявил он. – А после спектакля я обычно медитирую. Потом ужинаю и ложусьспать.

– Ну, не всегда, – подпустил яду Страхов. –Иной раз вы по ночам цветочными ящиками кидаетесь.

Рысаков аж захлебнулся от возмущения и вопросил хорошопоставленным голосом:

– В чем меня обвиняют?!

Тут же выяснилось, что его ни в чем не обвиняют, а всеголишь хотели призвать в свидетели. Но коли он ничего не видел, то и говорить нео чем. Страхов как-то очень быстро ретировался, оставив троицу в гримерке врасстроенных чувствах.

– Ну? – спросил Будкевич, грозно глядя на Тихона,когда за следователем закрылась дверь и шаги его затихли вдали. – Ты ведьнаверняка врал как сивый мерин. Ты был возле кафе и видел женщину, с которойвстречалась Романчикова.

– Может, видел, да не скажу! – быстро ответилРысаков. – Мне охота со спектаклями ездить и на сцене выступать, а не впредвариловке сидеть, ожидая, пока менты преступника изловят.

– Я с ума от вас сойду, – сердито сказалБудкевич. – За вами глаз да глаз. Успевай только поворачиваться!

– Но ты же знаешь, что я ни в чем не виноват! И никтоне виноват, – успокоил режиссера Тихон. – Романчикову навернякакто-то из местных пришил.

– Романчикову и еще двух свидетелей, – напомнилБудкевич. Потом обратился к Тане: – А ты своему приятелю не звонила? Парнютому, который на собрание приходил?

– Не звонила, – покачала головой Таня. –Передумала.

Сначала-то она твердо решила звонить, а потом засомневалась.Вроде бы, все как-то утряслось. Рысакова выпустили, больше никому из их труппыобвинений не предъявили…

– Передумала? А почему?

– Ну, что ты, Алик, как маленький, – встрялТихон. – У того парня на Татьяну виды. А она еще толком не поняла, нравитсяей это или нет.

– Да? – удивился Будкевич. – Я думал, вы сним просто друзья.

– Ты когда-нибудь дружил с женщиной «просто»? –спросил Рысаков. Будквич озадачился, а Тихон продолжал: – То-то и оно. В«просто дружбе» с женщиной есть нечто бесчеловечное, а мужчины по сути своейгуманны.

– Жаль, – заключил Алик. – Я все же думаю,нам нужен какой-то консультант. Может, адвоката нанять? Дорого, конечно, но всяэта история с убийством меня напрягает. У милиции есть такая манера – сначалапосадить, а потом уж разбираться. Так с кем все-таки Романчикова встречаласьнакануне смерти? – спросил он, глядя попеременно то на Таню, то наРысакова. – Честно говоря, я думал, что с Тарановым. А тут вдруг еще дамакакая-то вылезла! Тань, это, случайно, не ты была?

– Ну, вот еще, – обиделась Таня. –Разумеется, не я.

Конечно, в тот день она следила за Тарановым и вполне моглабы тоже оказаться возле пресловутого кафе. А когда тебя уличают в чем-товозможном, но не свершившемся, это почему-то особенно обижает.

В гостиницу Таня отправилась одна. Она заплетала ногу заногу и дышала размеренно, надеясь утишить головную боль, которая послеразговора со следователем вернулась и вгрызлась в ее виски с новой силой. Наулице было хорошо и тихо. Летняя ночь медленно наступала на город, опаиваяпоздних прохожих сладким воздухом, принесенным с цветущих полей. От него головастановилась восхитительно пустой и пьяной, как от вина.