Все содержимое бумажника и карманов Смолина – а также Инги –лежало перед главарем, продолжавшим изучать то и это. Пожилой эвенк с той же невозмутимостьювосседал на своем месте, и решительно непонятно было, куда он смотрит, ноСмолин-то ни чуточки не сомневался, что таежный абориген зорко за пленникаминаблюдает. Двое парней, наоборот, никакой загадки не представляли – обаоткровенно таращились на Ингу, так что она, поеживаясь, в конце концовзавернулась в краешек обширного покрывала, после чего на физиономиях обормотовотразилось явственное разочарование.

Главарь на миг поднял глаза:

– Василий Яковлевич, ты кури, не стесняйся, вон же утебя сигаретки. Табачок нервы успокаивает…

– Душевное вам мерси, – сказал Смолин без особоговыпендрежа в голосе, протянул руку с постели, поднял с пола сигареты ивыполнявшую роль пепельницы консервную банку. Подал сигаретку Инге, подмигнул сободряющим видом – а что ему еще оставалось?

– Ну, так… – сказал главарь, сложив кучкой всепросмотренное добро. – Значит, Гринберг Василий Яковлевич… Из евреевбудешь, Вася?

– Не без этого, – сказал Смолин осторожно. –А что?

– Да ничего, – безмятежно сказал главарь. – Бывает.Людишки попадаются всякие – кто хохол, кто еврей, а кто даже и папуас или там,прости господи, американ… То, что ты, Вася, яврей, в некоторых смыслах даже ихорошо. Молва народная – да и исторический опыт – гласят, что яврей, посравнению, скажем, с русаком, наделен повышенной расчетливостью, а значит, своювыгоду понимает хорошо, в дипломатии и торгах поднаторел… Как, Вася?

– Есть у нас такие национальные особенности, –сказал Смолин.

– Вот и ладненько…

Он нравился Смолину все меньше и меньше – поскольку был ох,как непрост. А в данной ситуации противник предпочтительнее тупой,ограниченный, примитивный. Но тут уж не свезло, ох, не свезло…

– А вас как прикажете величать, уважаемый? –спросил Смолин вежливо.

– Леший, – охотно ответил главарь. – Благолепноепрозвище, мне нравится. Молодежь глупенькая себя кличет Терминаторами и прочимиДракулами, вот хотя бы Пашеньку с Петенькой взять, сопляков борзых… – онхмыкнул, бросив взгляд на упомянутых. – И совершенно зря. Леший – фигурасерьезная и почтенная, авторитетная, можно сказать, такое имечко и носить негрех… Значит, я буду – Леший. А это – Пашенька с Петенькой, индивидуи помолодости ветреные, зато надежные, что твой колун… А вон там, в уголочке, сидитсебе Маича Петрович, представитель гордого и умелого, хоть и изрядно спившегося– уж прости за горькую правду, Маича – эвенкийского народа. Маича Петрович, чтоинтересно, сам-то непьющий, потому и белке в глаз попадает… а тебе, Вася, есливздумаешь дергаться, влепит так, что и живехонек останешься для дальнейшегорасспроса, и дрыгаться, не сможешь… А это, значит, Вася, яврей шантарский, аэто Инга, пресса… Итожки первые подведем? Такая уж у меня интересная натура,что не люблю я неясностей… Из докýментов твоих, Вася, явствует покаодно: что в Шантарске ты обитаешь до-олгонько. И только это и явствует.Профессия твоя, ясен пень, ни в паспорте, ни в правах не указана, с чего бывдруг. А корочков никаких нет, в отличие от девушки… Но уверенно, Вася, я скажуодно: ты, в отличие от Водяного, то бишь Кирюши Лихобаба, никакой не спецназ…Испытание показало со всей достоверностью.

– Это какое? – искренне удивился Смолин.

Леший скупо усмехнулся:

– Пашенька к тебе подходил вплотную, – он кивнулна парнищу с ТТ. – Как ему и было предварительно велено, пистолетик держалза поясом совершенно небрежно, так что выхватить его у Пашеньки – что двапальца… Будь ты отставным суперменом наподобие Водяного – хваток,паразит! – ты бы, я так прикидываю, непременно использовал бы шанец,пистолетик у Пашеньки в два счета выхватил, чего доброго, в заложники быПашеньку взял, его же собственную дуру ему к головушке приставив, начал бы отнас домогаться оружье бросить и сдаться на условиях почетной капитуляции… а тои без всякого почета… И начал бы выдрючиваться, как в кино – по потолку бегать,калечить нас, убогих, всякими домашними предметами… Правильно я рассуждаю, а? Умнойя, Вася?

– Не без того, – сказал Смолин с невольнымуважением. – Умной. А раз так… дура у Пашеньки наверняка была безпатронов?

– Ясно, – ухмыльнулся Леший, – без патронов…Значит, Вася, ты не из отставных суперменов будешь… Уже чуточку легче. А чемзанимаешься, не подскажешь? Любопытно мне…

– Кручусь, – сказал Смолин. – Как еврею иположено.

– Понятно… Подумаем дальше, опять же вслух… И на зонеты бывал, друг Вася, я так прикидываю… Вон у тебя наколочка, недурственносделанная, – он задумчиво протянул: – Один на льдине, ага… Это ж нелегко,Вася?

– Ну, что делать, – развел руками Смолин, –зато – жизненная позиция…

– Резонно, – кивнул Леший. – Наколочка утебя, я пока что вижу, единственная… Ходок сколько?

– Две, – сказал Смолин чистую правду.

– А когда последний раз откинулся?

– Да уж лет двадцать как.

– Ага, – сказал Леший бесстрастно. – То есть,я так прикидываю, не блатной… Ну, мало ли как людей жизнь вертит…

– А вы-то сами? – с интересом спросилСмолин. – Под рубахой, конечно, может сплошной «синий Эрмитаж» оказаться,но на руках я что-то партаков не вижу… Бывали у хозяина?

– Самое смешное, как и ты, Вася – два разочка, –сказал Леший без малейшей заминки. – Как и ты, последний раз откинулсядавненько. Влипал по молодости, чего там… Как и ты, ага? В общем, я так вижу, блататысреди присутствующих нет… И ладненько, откровенно-то говоря.

В его голосе сквозили непритворные брезгливость ипренебрежение. Смолин усмехнулся:

– Не любишь блатарей, Леший?

– Терпеть ненавижу, – согласился Леший. –Беспредельщиков – за беспредел, а так называемых «правильных» за то, чтопридумали эти самые понятия, то бишь закон, которому обязаны подчиняться все доединого, от Калининграда до Сахалина. Тут у меня с ними крепкие идейныеразногласия. По моему глубочайшему убеждению, никто не должен создавать некиезаконы, обязывающие всех и на огромном пространстве. Хватит нам и одногогосударства с его законами, нехрен лишние придумывать, иначе от законов непротолкнуться… Твердые законы, Вася, нужны для ма-аленькой такой компании, какв песенке поется. Чтобы эта ма-аленькая компания, намертво спаянная своимисобственными законами, воевала против всего мира. Вот тогда и будет ей счастьеи богатство…

– Анархизм, а?

– В чистом виде, – преспокойно, без заминкиответил Леший, выказывая тем самым некоторое знакомство с помянутымучением. – А почему б и нет? Вот посмотри на нас, грешных. Петенька сПашенькой мне родные племянники и, за отсутствием родных детушек, все равно чтосыночки. Маича Петрович… ну, он со мной так давно повязан с тех пор, какоткололся от соплеменников, что опять-таки – будто член семьи. Вот этим мы иповязаны намертво – узами, а не блатными понятиями, государственными законамиили шкурным интересом. И такая командочка на что угодно способна… Веришь?