Но ведь это – всё! Все их козыри! Они не Джеймсы Бонды, неБрюсы Ли, не Терминаторы. Всего лишь решительные и вооружейные авантюристы, аэто, согласитесь, совершенно другой расклад. В конце концов, выбора нет… а кСмолину, когда начнется заварушка, они наверняка будут относиться бережно, какк курице, несущей золотые яйца. На месте Лешего, Смолин с самого начала отдалбы соответствующий приказ, нечто вроде классического богомоловского: «Даже есливас станут убивать, стрелять только по конечностям!» А командочка у негодисциплинированная, никто ни разу не встрял, за исключением одной-единственнойреплики племянничка, вымуштрованы, суки…

Точно, есть шанс. Придется рисковать и геройствовать, чтотвой ковбой – потому что другого расклада просто не имеется в наличии. Выдатьместо и оказаться в пленниках у этой банды – надолго и непредсказуемо…

– Ну как, Вася? – чуть ли не ласково спросилЛеший. – Надумал чего? Ты ж умный, ты за это время столько всего долженбыл в голове прокрутить… И наверняка согласен, что нет у тебя другого выхода:или будешь исповедоваться, или придется нам играть в гестапо, как детишкам изтой песенки… Здесь мы, конечно, рассиживаться не будем – еще Водянойпритащится… Прихватим вас с собой, отвезем в надежное местечко, и уж тампоспрошаем по полной…

Он прислушался с таким видом, словно оценивал, что сейчаспроисходит снаружи – точнее, лишний раз убедился, что ничегошеньки там непроисходит. Смолину пришло в голову, что там, у избы, на карауле должен бытьпятый – а то и шестой, черт их знает. Чтобы такой тип, как Леший, не оставилснаружи часового, а то и двух…

Голова была чистая и ясная, а злоба – спокойная, деловая.Как уже случалось в жизни, Смолин приготовился драться не на жизнь, а на смерть– потому что ничего другого ему и не оставалось…

С ноткой нетерпения в голосе Леший поинтересовался:

– Что надумал, Васюта? Так или этак?

– Помнишь, как Милославский говорил?

– Какой еще?

– Жорж, – сказал Смолин, – который в «ИванеВасильевиче». Такие дела, дорогой посол, с кондачка не решаются. Посоветоватьсянужно с народом… то бишь с компаньоном. Может, он и согласится, что тебекакая-то доля полагается…

– Не танцуй, – недовольно бросил Леший. –Договоришься с Водяным, как же… Мне доля не нужна, Вася. Мне все нужно. Ну,разве что, как и обещал, жменьку тебе отсыплю за содействие, но никак небольше…

– Леший, можно вопрос? – сказал Смолин. – Ясерьезно, без подковырки… Не боишься, что Водяной вам потом за такие фокусыбяку заделает?

– Опасаюсь, – так же серьезно сказал Леший послекороткого молчания. – Водяного умный человек обязан опасаться… Ничего.Авось проскочит. С золотом я здесь засиживаться не собираюсь, так что шансовбудет много. Он, конечно, может жизнь положить, чтобы меня найти на необъятномглобусе и голову отрезать… а может и плюнуть. Оценив всю тяжесть такогопредприятия… Короче, Вася. Хватит толочь воду в ступе. Что надумал?

Пора было проводить в жизнь задуманный план – и Смолинстарательно молчал, потупясь, зыркая временами исподлобья. Они все четверо, недвигались, оставаясь на тех же местах в тех же позах.

Наконец Леший сказал с тяжким вздохом:

– Видит бог, добром просили… Ну, коли тебя алчностьзаела, давай по-плохому… Петенька, родной, достань девочку с кровати и давай еесюда, на серединку, – и, уже вслед охотно шагнувшему к постели верзиледобавил быстро, веско: – Васю, если он чего не того, не покалечь. Легонько, вцелях воспитания.

Верзила надвигался, ухмыляясь с приятным чувством своегополного и законченного превосходства. Кое-какие основания для этого имелись –он был головы на две повыше Смолина и пошире этак на полметра. Не знал, обормотюный, что далеко не все решает мышечная масса…

Вскочив, Смолин заступил ему дорогу. Как он и ожидал,Петенька, не останавливаясь, взмахнул правой, без замаха двинул под дых – воттолько Смолин с давней сноровкой ухитрился сам согнуться пополам ссоответствующим стоном-оханьем, за некую неуловимую долю секунды до того, каккулак его достал. И впечатался этот кулачище не в солнечное сплетение, а вребра, что было, конечно же, болезненно, но гораздо более безопасно…

Скрючившись, Смолин что-то нечленораздельно замычал,старательно хватая ртом воздух. Над головой послышалось громкое пренебрежительноехмыканье, добрый молодец, как Смолин и ожидал, второй раз не ударил – попростунебрежным, сильным тычком отшвырнул согнувшегося в три погибели Смолина сдороги.

Смолин опять-таки рухнул на пол сам, притворившись, будтовмиг потерял равновесие, и его снесло к постели. Так якобы сильно треснулся,так отлетел, что правая рука и часть физиономии оказались под кроватью…

Пальцы проворно скользнули под покрывало – и Смолин ощутилдикую, звериную радость, когда коснулся холодного ствола. Замер, вслушиваясь,покосился левым глазом.

Совсем рядом с его щекой возвышались Петенькины ножищи.Почти двухметровый вьюнош пробасил:

– Ну, чего отползаешь, маленькая? Иди сюда, сейчасиз-за твоего несговорчивого тебе…

Нельзя было больше медлить. Извернувшись, Смолин подцепиллевой ногой Петенькину лодыжку, а правой как следует двинул в грудь, так и лежана полу. Прием был старый, но чертовски эффектный: мордоворот враз потерялравновесие и, удивленно вякнув, стал падать.

А Смолин уже вскочил на ноги – с ружьем в руках. Еще невыпрямившись окончательно, держа «Бекас» дулом к потолку, нажал на спуск.

Ох, как громыхнуло в тесноватой комнатушке! Картечьвпечаталась в потолок, брызнули мелкие щепки. Грохот еще, казалось не умолк, аСмолин уже кинулся в отчаянном прыжке, повернул ружье дулом вниз, сделал взмах,словно в руках у него была коса, – и приклад шлепнул по роже МаичуПетровича – с мерзким, каким-то деревянным стуком. Эвенк свалился со стула,пискнуть не успевши…

В секунду передернув цевье, выбросив стреляную гильзу,Смолин, чуть пригнувшись, навел дуло на остальных и рявкнул:

– Сидеть, уроды! Замочу!!!

Леший так и остался сидеть, как и второй егоплемянник, – оба просто-напросто не успели ничего осознать, настолькобыстро все произошло. Петенька сидел на полу в нелепой позе, упираясь кулакамив рассохшиеся половицы. Маича Петрович наконец-то взвыл от боли.

Вспомнив, что снаружи вполне может отираться часовой, Смолинотпрянул в самый дальний угол, меж глухой стеной и окном, так что теперьснаружи его было не углядеть и, пожалуй что, не достать, не разбивши оконногостекла. Углядев движение слева, яростно крикнул:

– Сиди, где сидишь, сучий потрох! И не шевелись, а томозги вышибу!

– Не дергайся, Петька! – прикрикнул и Леший,восседавший за столом в позе статуи.

Судя по виду, он уже полностью осознал ситуацию – к тому жев голосе звучало откровенное беспокойство. Пожалуй, что племяша он и впрямьлюбил по-отечески.