У меня, честно признаться, волосы на голове зашевелились отпрочитанного. Конкретные имена, звания и должности, названия банков и фирм,денежные суммы (ох, немалые!), преступные группировки и их лидеры, известныеполитики, беспрестанно мелькающие на телевизионных экранах, - все это оказалосьсплетенным в тесный клубок взаимных связей, услуг, обязательств, каквыполненных, так и невыполненных, расчетов, конфликтов и разборок. Хотелось быпонимать, эти имена и названия - настоящие или у меня хватило ума при записизаменить их на вымышленные? Если настоящие, то я не уверен, что моя жизнь стоитхотя бы три доллара. Наверняка меньше. За этими сведениями должна идти охотасразу с двух сторон: одни наверняка захотят их уничтожить, а другие приобрести.Ну и что мне теперь со всем этим делать?

Да нет же, нет, не мог я оказаться полным идиотом изаписывать в стоящий дома, в неохраняемой квартире, незащищенный компьютерподлинные имена и названия. И вообще, чего я зря страх на себя нагоняю? Я попалв больницу в конце апреля, Лина вернулась из-за границы только спустя двенедели, и все эти две недели квартира стояла, как девушка на панели, доступная иодинокая. Если бы кому-то понадобились собранные мою сведения, их за две неделимог бы получить даже ребенок. Однако ни мама, ни Лина, ни Муся, приезжавшая комне домой за записной книжкой, ни малейших следов взлома и пребыванияпосторонних не обнаружили. Стало быть, никакой катастрофы. Все материалывыглядят вполне невинно, как плод писательской фантазии. Никому они не нужны, исам я никому не нужен, и ни у кого не возникла надобность в меня стрелять. Всеэто мне просто примерещилось на фоне травмы головы и общей ослабленностиорганизма. Последней убедившей меня деталью была фамилия министра внутреннихдел, фигурировавшая в моих набросках. Явно вымышленная, ибо у настоящегоминистра, как следовало из регулярно читаемых мною газет, фамилия была все-такидругой.

Что же касается фабулы, то она была, на мой взгляд, весьманичего, хотя, конечно, сказалась усталость: я взялся за новую книгу практическисразу же после окончания "Треугольного метра", засохшие мозги неуспели расправиться и посвежеть, и придуманному сюжету, вполне крепкому искладному, явно не хватало изюминки. Обычно после сдачи рукописи я уезжалотдыхать на две-три недели, после чего погружался в сбор новой фактуры, и кмоменту лепки фабулы мозги успевали вновь обрести боевую готовность. Здесь же фактурабыла готова, а на отдых я почему-то не уехал... Впрочем, понятно, почему. Нелюблю ездить зимой, я не спортсмен, лыжи меня не привлекают, а просто гулять,тупо передвигая ноги, можно и на даче. Вот там я и сидел в феврале, об этом водин голос заявили и мама, и Лина, и Муся.

Кстати, на мой вопрос о том, кто из министерских чиновниковпоставлял мне информацию, Муся назвала фамилию - Маслов. Фамилия ни о чем мнене говорила, среди моих знакомых из МВД никакого Маслова не было. Видимо, яуспел с ним познакомиться уже после восемнадцатого июля девяносто девятогогода, а вот когда и где - теперь уже не вспомнить. Но это ничего, попрошу Мусюразыскать этого деятеля и уточню все, что меня интересует.

Ну что ж, начнем работать. Условия есть, тишина, покой, переноснойкомпьютер, все материалы под руками, вполне можно, прикидываясь больным, писатькнигу. Домой я пока не хочу, и в свет выходить побаиваюсь. Да и со Светкой и еемузыкальным гением вопрос не решен, а пока я не узнаю, почему не дал ей денег,лучше считаться больным. Здесь, в клинике, я чувствую себя защищенным, а кактолько сяду в машину и поеду по Москве, со мной может случиться все, чтоугодно. Жить в одиночестве на даче тоже боязно, по тем же соображениям. А житьдома... Да, кобелем я был - кобелем и помру. И что бы ни говорила мне Лина онашей возродившейся из пепла нежной близости, я этого не помню и не знаю, вдуше (вернее - в голове) я все тот же, каким был в июле девяносто девятого, имое отношение к жене замерло именно на той точке. Лина - прекрасная жена,замечательная мать и отличная хозяйка, я ценю ее, уважаю, я к ней привязан и нехочу ее потерять. Но это и все. И после четырех пламенных свиданий в клинике,во время которых Лина поразила мое воображение и тело сексуальными изысками, явновь вернулся в свое прежнее состояние, когда близость называется"супружеским долгом" и выполняется по обязанности. Может быть, еще вапреле я безумно хотел Лину и набрасывался на нее при каждом удобном случае,вполне это допускаю. Но я не помню апрель, как не помню март, февраль, январь ивесь прошлый год, я не помню себя прошлогодним, а стало быть - не знаю. Я помнюи знаю себя таким, каким был два года назад. А два года назад я, при всем своемдобром и уважительном отношении к жене, совершенно не хотел с ней спать, хотя иделал это примерно раз в полтора-два месяца, чтобы не обижать ее. К словусказать, такой режим вполне устраивал и Лину, во всяком случае, никакогонеудовольствия или сексуального голода она не выказывала. Если же я теперьвернусь домой, то конфликт телесных потребностей неизбежен: Лина вновь обрелаинтерес к моему телу, а я этому интересу соответствовать не могу.

Да еще эти мысли, будоражащие мое воображение... Мысли оженщине, живущей во Франкфурте. Муся рассказала мне о ней все, что знала. ЗовутВероникой, тридцать два года, волосы темно-русые, глаза серые, фигураточь-в-точь как мне всегда нравилось. Замужем, детей нет. Ее телефон дал мнетот самый Маслов, Вероника же, в свою очередь, должна была к моему приезду воФранкфурт на книжную ярмарку разыскать адрес человека, живущего в Кельне иобладающего небезынтересной информацией о злоупотреблениях одного иззаместителей министра внутренних дел. Мы встретились, поговорили о делах, потомя пригласил ее пообедать, и в тот же вечер наши провода заискрили с такойсилой, что Вероника пришла вместе со мной в гостиницу.

- В какой гостинице мы остановились? - спросил я Мусю.

- Там же, где всегда. "Штайгенбергер ФранкфуртсХоф". Я представил себе антикварную мебель в длинных коридорах, покрытыегобеленами стены, старинные портреты. Просторный номер с кроватью"кинг-сайз" и тяжелыми шторами, закрывающими огромные окна.

- Она пробыла у меня до утра? - задал я очереднойвопрос, мысленно готовясь к следующему витку полета воображения. Муся пожалаплечами, улыбнулась.

- Ты мне не докладывал. Мы расстались в холлегостиницы, у меня была назначена встреча, а ты с ней поднялся в свой номер. Мыс тобой увиделись только утром, уже после завтрака. Но ты был очень доволен идаже не пытался это скрыть.

- А в Кельн я ездил один или с ней? - Снова улыбка илегкое движение плечами.

- Мне ты сказал, что ездил один. Но ведь ты мог иобмануть.

- Зачем? - недоуменно спросил я. - С какой стати мнетебя обманывать, если я не скрывал, что приводил ее к себе в номер?

- Она мне не понравилась, и ты об этом знал. Можетбыть, тебе проще было сказать, что ездил один, чем признаваться, что ты ездил счеловеком, который мне не понравился. Ты всегда так поступал, Корин, это твойобычный стиль.