– Покаюсь тебе, Анька. Микушку пришлось отправить напанель. Сама понимаешь, возиться с псом в моей ситуации было просто глупо, ахороших рук для него не нашлось. Уж слишком верным ты его сделала. Прямо подсебя скроила…

Я с недоумением посмотрела на Эрика:

– Кто это – Микушка?

– Н-да… Проколец… Все забываю о твоем плачевномсостоянии. Мик – это собачонка твоя комнатная. Крохотный такой ротвейлер.Семьдесят сантиметров в холке. Что, правда не помнишь? Вот оно, человеческое вероломство.И черная неблагодарность. А ведь он мог за тебя глотку перегрызть кому угодно.В этом мы с ним похожи, любовь моя.

Вот оно что – ротвейлеры… Вот почему тогда, на даче, мнепоказалось, что именно ротвейлеров я должна была вспомнить прежде всего. Эрикаккуратно и методично прибирался в квартире моего сознания, расставляя все вещипо их привычным местам.

Но теперь мне предстояло испытание еще одной квартирой –номер 151.

…Это было то еще зрелище. Прихожая и маленькая кухня былистрашно запущены, комната, почти лишенная мебели, забита коробками и вещами,сваленными прямо на коробки. Но посреди всего этого бедлама победно возвышалсяотлично сервированный на двоих стол. Свечи и цветы в низкой вазе дополняликартину.

– По какому поводу праздник? – критически оглядевобстановку, спросила я. И опять в моем голосе проскользнули интонации Эрика. Тывсе схватываешь на лету, девочка, поздравляю…

– По поводу твоего возвращения в родное бунгало, – Эрикпоцеловал меня в щеку. – Это, правда, не совсем бунгало и не совсем родное. Новсе-таки…

– Ты был так уверен, что я поеду с тобой?

– Конечно. Ведь я тебя знаю как облупленную. Ты быникогда не осталась в этой богадельне. Свобода – и свобода передвижения вчастности – для моей Аньки превыше всего. Позвольте манто, мадам!

Я скинула шубу прямо на руки Эрику и осталась в больничномхалате. Эрик поморщился:

– Значит, так, девочка моя. Сначала в ванную, потомодеваться… Я приготовил для тебя твой любимый прикид. Тот самый, который такнеотразимо действует на богатых папиков… Потом можжевеловая водка, потом всеостальное. Устраивает тебя такой план действий?

– Вполне.

Эрик сопроводил меня в ванную и целомудренно остался задверью. В ванной я нашла все, что нужно; все, от чего отвыкла в настоящейжизни. И может быть, к чему привыкла в прошлой.

Дорогая пена для ванн, дорогой шампунь, дорогое мыло. Судяпо нерезкому, едва уловимому, девственному запаху, они действительно былидорогими… Полку под большим зеркалом занимала целая батарея баночек с кремами илосьонами. Я пустила воду и через несколько минут с наслаждением погрузилась внее. Сначала я от нечего делать рассматривала полки на противоположной стене,до самого потолка забитые одеколонными флаконами. Все флаконы были либозапечатаны, либо едва начаты. Похоже, Эрик экспериментировал с запахами, аможет быть, для каждой части тела у него был отдельный одеколон – ведь всечасти его тела, как и черты лица, жили своей собственной жизнью. Я вспомнилаего руки на руле, как будто бы понятия не имеющие друг о друге; носки его ботинок,как будто бы отворачивающиеся друг от друга… Я лениво думала об этом ирассматривала одеколоны. Долго. Пожалуй, слишком долго я не могла оторваться отвсех этих легко читающихся и легко переводимых названий. И только потом поняла,почему делаю это: я все еще боялась посмотреть на себя.

Ну, решайся же, наконец. Вода всегда подаст тебя в выгодномсвете, а пена для ванн скроет все недостатки. Но я так и не решилась. Сначаланужно побольше узнать о себе из первых рук, а уж потом придет время знакомитьсяс собой. Я закрыла глаза, чувствуя, как горячие, наполненные экзотическимиароматами струи (банальная химическая отдушка, только и всего, не надообольщаться) смывают с меня и стерильную грязь образцово-показательной клиники,и двухмесячную кому. Еще полчаса, и из этой французской пены для ванн может,как Афродита, родиться и моя собственная память.

Афродита, рожденная из пены. Афина, рожденная из головыЗевса. Ты имеешь представление о древнегреческих мифах, Анна. Значит, ты небезнадежна. Я поймала себя на мысли, что уже привыкла к своему имени, хотя таки не вспомнила его. Есть чему порадоваться. Есть за что поднять первую рюмкуможжевеловой водки. К ней я испытываю особую нежность, если верить Эрику. Ондолжен принести халат и все мне объяснить.

Я так долго и умиротворенно покоилась в толще воды, что Эрикзабеспокоился. Он вкрадчиво постучал в дверь и таким же вкрадчивым голосомсказал:

– Ты не утонула там, любовь моя? Неприятности с Гарринакануне воссоединения святого семейства нам не нужны.

«Неприятности с Гарри». Еще один фильм Хичкока. Я, кажется,знаю все его фильмы, вот только не могу понять, так ли уж он мне нравится…

– Сейчас выхожу, – ответила я Эрику. – Принеси мнехалат.

– Уже принес, Эрик распахнул дверь и оказался на порогес белым махровым халатом в руках. Странно, я не испытала никакого стеснения,когда вылезла из ванны и позволила Эрику укутать себя восхитительно свежеймахровой тканью.

– А ты все такая же бесстыжая, любовь моя, –удовлетворенно констатировал он, затягивая мне пояс на талии.

– Такая же бесстыжая, как твои губы, – мне вдругзахотелось поиграть с ним в слова. Откуда что берется, черт возьми?!

– ..такие же бесстыжие, как твои бедра. Сумасшедшаяженщина! Почему ты не вышла за меня замуж?

– Решила остаться на своей девичьей фамилии.

Кстати, Эрик, как звучит моя девичья фамилия? – Я со жгучимлюбопытством посмотрела на него.

– Ты и этого не помнишь? – сказал он, сосредоточенновытирая полотенцем мои мокрые волосы. – Александрова. Во всяком случае, именноэта фамилия была записана в твоем паспорте.

– Я хочу посмотреть, – законная просьба законнойвладелицы.

– На что?

– На фамилию. И на паспорт заодно.

– Всенепременно. Но только не сейчас.

– Почему?

– Если ты действительно ни черта не помнишь, любовьмоя, к нескольким сюрпризам тебя нужно подготовить. После семейного обеда. Надоже, как волосы у тебя отросли, – он провел рукой по моим волосам, – и прическани к черту. Запустили, запустили тебя… Ладно, это дело наживное. Ну, идипереодевайся. Я тебя жду.

Эрик проводил меня к дверям второй комнаты, в которой я ещене была. Толкнув дверь, он сказал:

– Твои апартаменты. Зная твою любовь к чистке перьев,даю полчаса. Торжественный сбор в гостиной. Водка, сыр, бастурма, зелень,соленые огурцы и я. Все – твое любимое. И все пребывает в нетерпении.

Я закрыла за собой дверь и осталась одна. Маленькая комната,в отличие от гостиной, где окопался Эрик со своими коробками, имела вполнепристойный вид, хотя и была довольно аскетична.