«Отошедшие ко злу» ведьмы убеждены, что стоят выше понятий «правильно» и «неправильно». Показателем такой испорченности у ведьм, как правило, является «хихиканье» (англ. cackling). «Хихиканье» для ведьмы означает не только неприятный смех, но признак того, что она начинает терять рассудок.

По самому известному способу проверить, является ли женщина ведьмой, правую руку подозреваемой привязывали к левой ноге, а левую руку к правой ноге. Затем колдунью бросали в глубокий водоем. Если она тонула, то все обвинения с нее посмертно снимались. Если же она спасалась, то считалась ведьмой, за что ее сжигали на костре.

Максим представил, как в следующем судебном заседании по указанию Раисы Рахадимовны судебный пристав привязывает руки хихикающей Агаты Никаноровны к ее ногам и сотрудники УФСИН прямо с марфинского бугра сталкивают ее вместе с креслом в Бузан. Хилер почему-то не всплывает, а он попадает на передовицу всех СМИ и в следственный изолятор. Отогнав от себя бредовые мысли, он продолжил чтение.

Канонизированный католической церковью теолог и князь философов Святой Фома Аквинский утверждал, что ведьмы разными путями вредят людям и их имуществу. Считалось доказанным, что ведьмы с помощью демонов могут насылать различные болезни. Имелось затруднение в том, считать или не считать возможным наслание ведьмами проказы и эпилепсии. Обе болезни обычно возникают из-за предрасположения к ним и из-за недостатков внутренних органов, однако часто они насылаются чародеяниями. В период деятельности Святой инквизиции прокажение ведьмами людей было рядовым делом, в чем последние сознавались без особых дознаний. В трактате описано множество зафиксированных инквизиторами случаев наслания проказы.

Максим поднял голову и уставился в окно. «Нет, ну это же все ересь. Я бы сам поджег того, кто сейчас сказал бы мне подобное с серьезным лицом». Он прочитал несколько страниц дневника с выдержками об иных насылавшихся болезнях и снова наткнулся на проказу.

Среди способов излечения болезни описывали обнаружение (выявление) сведущими людьми в доме больного спрятанных кем-то различных предметов, которые в своей общей совокупности вызывали подозрение. Это могли быть свертки ткани с завернутыми внутри зернами, семенами, стручками и костями. Местом выявления, как правило, были сараи, хлев, коровники, половики и входные веранды. Обнаруженное необходимо было сразу же бросить в огонь, после чего здоровье больного стремительно улучшалось. Случаи заболеваний, в которых подобные методики не применялись, чаще всего не поддавались излечению известными средствами медицины и скоропостижно заканчивались летальным исходом.

Больных, в домах которых находили «закладки», опрашивали о возможно произошедших накануне с кем-либо конфликтах. Те из них, что вызывали подозрение, брались в разработку, устанавливались личности второй стороны конфликта, которые подвергались допросу, в ходе чего они сознавались в подброшенных заговоренных объектах, подробно описывая их признаки и место закладки.

Максим схватил смартфон, нашел в телефонной книжке контакт следователя Войлова и судорожно настрочил ему сообщение: «Привет, инквизитор! Есть идея по твоему недугу. Где ты жил последнее время, пока дело расследовал, перед тем как заболел?» Нажав «отправить», он встал из-за стола и вышел из комнаты, чтобы включить чайник. Непогода за окном бушевала по-прежнему. Раздался звук входящего сообщения. Максим вернулся в комнату, разблокировал экран и включил голосовое сообщение: «Добрый вечер! Извиняюсь, что голосом, просто пальцами сложно печатать – ты их сам видел. Я до больницы почти все время жил на работе. Несколько месяцев точно. Дел было по горло. У меня там каморка есть, хаты не было в поселке, а ездить в город неудобно каждый день. По выходным мотался в город. А что?» Дослушав, Максим набрал номер Войлова. Через несколько гудков тот хрипло ответил:

– Да, слушаю.

– Лёха, где у вас там контора находится в Володаровке?

– Да в здании редакции газеты местной.

– Вы там прям с ними сидите в одном помещении?

– Не, у нас разные входы. Не соединены помещения.

– А сколько у вас там следаков сидит?

– Вообще, как правило, два. Но я в последние три месяца работы один был. Второй уволился, а смену так и не прислали. Тянул один всю нагрузку. Поэтому из конторы почти не выбирался.

– То есть там и ночевал в одиночестве?

– Да, а че мне, там диван стоит. Я двери запирал, часа три спал и дальше работать.

– Слушай внимательно! Срочно свяжись с коллегами, кто там работает сейчас, пусть вдоль и поперек облазят пороги, дверные косяки, перекладины, особенно с уличной стороны двери. С фонариками, хуяриками все полости прошмонают пусть, как их учили на криминалистике. Возможно, найдут какие-то свертки, ткани, коробки, бутылки. В общем, на вашем языке, все, что можно изъять и во что можно упаковать. Понял?

– Ну… Да, в общем, понял. А что случилось-то?

– Возможно, твои подозрения верны насчет бабки. Если что-то найдете, сообщи мне, окей?

– Окей, понял. До связи.

Повесив трубку, Максим испытал прилив воодушевления. Конечно же, не было никаких гарантий, что этот внезапно нахлынувший водоворот мыслей окажется реальностью и что задуманное сработает, но он искренне хотел помочь попавшему в беду коллеге. Пусть даже из этой затеи ничего и не выйдет, все равно останется надежда на грамотных специалистов медицинского центра, которые вылечат Войлова. Архангельский открыл лежавшую на полу сумку и вынул из нее бутылку Джека. Откупорив крышку бутылки, он налил полкружки янтарно-золотистой жидкости. Уже только от этой короткой процессии Максим всем телом ощутил, что в комнате стало теплее. Поднеся кружку к носу, он всей грудью глубоко вдохнул насыщенный древесно-карамельный аромат любимого напитка и приготовился в который раз испытать его мягкий дымный вкус. В ту же секунду со стороны двери раздался женский голос:

– А я думала, вы уже спите.

Максим повернул голову и увидел Корчагину. Она стояла у открытой двери, укутавшись в плед, и зевала.

– А я думал, у меня чуткий слух, – ответил он, поставив кружку на стол.

– Прошу прощения, что без стука.

– Ничего. Здесь достаточно прохладно, поэтому я одет.

– Да уж, – еще сильнее укутавшись в плед, сказала она. – Я вообще согреться не могу никак.

Опустив взгляд, он увидел, что она стоит босиком, поднявшись на носочки, и ему снова стало холодно.

– Проходите, забирайтесь, – указал он рукой на свою кровать.

Не успел он договорить, как она уже залезла на кровать и уселась в позу лотоса к нему лицом. Максим взглянул на торчащую из комка пледа голову Анны Сергеевны, пристально смотревшую ему в глаза, потом перевел взгляд на стоявшую на столе бутылку. Кивнув на нее, он спросил:

– Греться будете?

– Нууу, от пары горячих глотков не отказалась бы, – заискивающе промурлыкала она в ответ.