— Здравия желаю, товарищ капитан, — сдержанно отозвался Пожарский и присел на край стула, как бы давая понять, что зашел всего на минутку.

Он был спокоен, но явственно намекал на свое неприятие контрразведки и всего, что отвлекает от службы.

— Я прибыл из областного центра для прояснения обстоятельств гибели капитана госбезопасности Лазаревича и считаю нужным познакомиться со всеми здешними руководящими работниками, к какому бы ведомству они ни относились. Это просто беседа, капитан. Избавьтесь от напряжения.

— Прошу прощения, Андрей Григорьевич. — Голос Пожарского был ровным, совершенно спокойным. — Не думаю, что мы можем найти общие темы для разговора. С капитаном Лазаревичем, если память не подводит, мы пересекались пару раз. Сугубо деловые отношения. Мы не лезли в дела друг друга. Однажды он проводил проверку нашей документации по линии НКГБ, имея при этом все необходимые допуски. Нарушений не выявлено. Второй раз проводил беседу с людьми из нашего патруля после инцидента с нарушителями границы. Большой пользы от нее, насколько я знаю, не было. Наши взаимоотношения проходили под грифом «секретно». О его гибели мне сказать нечего — как говорится, не был, не состоял, не участвовал. — Это, по-видимому, была шутка, она далась капитану с натягом.

Неверову не хотелось переходить незримую грань, за которой начинается вражда. За его спиной и так творилось что-то непонятное. Глупо множить ряды недоброжелателей.

— Другие ваши офицеры не пересекались?

— Уверен, что нет. По долгу службы я обязан контролировать своих подчиненных даже во внеслужебное время.

— Вы ведь понимаете, Алексей Ильич, что я имею полномочия допрашивать любого вашего подчиненного, да и вас самого, совать свой нос в любые дела, разумеется, в рамках своей компетенции. К сожалению, эти рамки — понятие размытое. Вы должны понимать, что я могу получить допуск к любой информации, но для этого потребуется время. Не хотелось бы его терять. Это не пойдет на пользу ни вам, ни мне. Будем ждать, пока я получу разрешение? Но учтите, что в этом случае я уже не смогу сохранить товарищеские отношения с вами. Мне опять придется отвлекать вас от службы. Прошу заметить, Алексей Ильич, не я к вам пришел, а вы ко мне, всего лишь на беседу. Могу чаем угостить. Какой ни есть, а жест доброй воли, согласитесь?

— Что вы хотите узнать? — Кажется, побеждало благоразумие.

— Вы лично сталкивались с Лазаревичем во внеслужебное время?

— Никогда. — Ответ был решительный, но его предваряла двухсекундная пауза.

Пожарский мог бы ответить быстрее.

— Откуда вы родом? Участвовали в боевых действиях?

— Иркутская область, небольшой городок Зыряново. В сороковом году поступил в военное училище в Новосибирске. Война не дала закончить, пришлось проходить ускоренные курсы. На фронте участвовал в сражении под Смоленском, командовал взводом, потом ротой.

— Получили ранение.

— С чего вы взяли? — удивился Пожарский.

«Осечка». — Андрей усмехнулся.

— Ранения не было. — Пожарский пожал плечами. — Так, синяки, шишки, царапины. Часть расформировали, остатки вывели на отдых. Получил направление в караульную роту. Мы охраняли секретные государственные объекты недалеко от линии фронта. Мои рапорты о переводе в действующую армию были проигнорированы. Подразделение влили в войска НКВД по охране тыла. В общем, заканчивать войну пришлось в глубоком тылу. — Пожарский сокрушенно вздохнул. — Потом перевод в Заполярье. Это случилось в ноябре прошлого года.

— Прекрасно, — сказал Андрей. — На месте, где расположена ваша часть, ранее действовала база немецкого ВМФ, обслуживавшая подводные лодки.

— Ее начали строить наши специалисты еще до войны, — уточнил Пожарский. — Немцы использовали то, что им досталось, что-то доделывали. В годы оккупации сюда несколько раз заходили субмарины небольшого водоизмещения, видимо, для текущего ремонта.

«Это ложный след, — подумал вдруг Неверов. — Никому не интересна бывшая база и те раздутые тайны, что толкаются за ее оградой. Немцы уходили отсюда без спешки, взрывали базу с умом, не могли они оставить ничего важного. С их-то знаменитым немецким порядком! А вот к офицеру по фамилии Пожарский, наверное, стоит присмотреться повнимательнее».

— В вашем распоряжении, полагаю, человек пятьдесят, — предположил Андрей — Инженерный и караульный взводы.

— Шестьдесят два, — поправил его Пожарский. — Есть еще хозяйственное отделение.

— Ваша задача — обустроить базу для дальнейшего использования силами ВМФ. Попутно вы пытаетесь подрыться под взорванную скалу, поскольку кому-то из высокого начальства взбрело в голову, что там сокрыты некие страшные тайны. Там действительно может что-то остаться?

— Лично я так не думаю, — сказал Пожарский. — Здесь не было каких-то великих секретов Третьего рейха. Наша разведка не могла проглядеть. Есть предположение, что под скалой осталась немецкая субмарина. Обычная подводная лодка малого класса. Она не могла уйти своим ходом по причине неисправности. Но это мои личные домыслы, товарищ капитан. Я выполняю приказ.

«И ждете, когда последует новый, отменяющий предыдущий», — чуть не сорвалось с губ Неверова.

— Оборудуем пирс, защищенный от вод залива грядой скалистых островов, пару причалов в уцелевших подземных гротах. Подвозим глину, заливаем бетон, прокладываем электрические кабели. Работы по проникновению под скалу ведутся крайне медленно. Подорвать скалу невозможно. Взрыв разнесет половину поселка, нашу часть и все, что мы успели построить.

— С красной глиной не приходилось встречаться? Не завозили такую?

— Простите? — не понял Пожарский, — Что такое красная глина? Если не ошибаюсь, она устилает донный слой океанов?

— Не всегда. В природе также встречается. Красно-терракотовый цвет свидетельствует об избытке меди и железа в минеральном составе. Впрочем, на севере я такого не видел.

— Я тоже не видел. Это принципиальный вопрос? За ответом явно не ко мне. Я могу быть полезен чем-нибудь еще? Не хотелось бы показаться невежливым, Андрей Григорьевич, но дела…

Неверов задумчиво смотрел, как Пожарский с облегченным вздохом покидает кабинет. Закрылась дверь, посетитель удалился, оставив массу вопросов.

— Ой, вы меня испугали! Почему без стука? — Молодая женщина дернулась, ее пальцы явно отстучали что-то лишнее на клавишах машинки.

Но голос с прибалтийским акцентом был приятный, звучал как музыка.

Андрею сразу захотелось, чтобы она сказала что-нибудь еще.

— Простите, Илзе, — сконфуженно проговорил он. — Но я стучал. Вы тоже, поэтому не услышали.

— Ой, это вы… — Она сглотнула, неловко улыбнулась, машинально глянула на испорченный лист. — Вы, наверное, очень тихо постучались, Андрей.

По правде сказать, он не стучал, просто вошел. Но какая разница?