Гален приготовил чай, кофе и горячий шоколад. Мы нависликаждый над своей кружкой с соответствующей жидкостью и уставились на мягкосветящуюся чашу. Никто, похоже, не жаждал нарушить молчание. Тиканье часовтолько подчеркивало тишину.

– Когда-то это был котел, – сказал Дойл, и явыплеснула чай себе на халат. Не только я, впрочем. Гален выдал всемпострадавшим бумажные полотенца. Промокая пятно на сером шелковом халате, Холодвыругался тихо, но с чувством. У нас у всех халаты были шелковые, помеченныемонограммами. Подарки Мэви. Поутру мы уезжали на работу, а возвращаясь,находили пакеты с подарками.

Без подарков оставался только Шалфей. Отчасти, думаю,потому, что он – эльф-крошка, а большинство сидхе обращают на них не большевнимания, чем на насекомых, которыми они прикидываются. Именно поэтомуфеи-крошки – такие чудесные шпионы: их попросту не замечают. Другая причинабыла в том, что никто не сказал Мэви о способности Шалфея вырастать почти врост человека. Может, знай она об этом, она относилась бы к нему повнимательней– она страдала по плоти фейри как раз достаточно. А может, и нет. Благиегораздо привередливей нас в выборе любовников из других фейри. Но способностькое-кого из подданных Нисевин принимать человеческий рост тщательно держалась всекрете. Насколько я была в курсе, из сидхе об этом знали только те, кто сиделсейчас за нашим столом.

Шалфей сидел на краю кухонного шкафа, болтая ногами ввоздухе. Крылья медленно раскрывались и закрывались, как часто с ним бывало взадумчивости. Он осторожно нагнулся красивым личиком к кружке горячегошоколада, поставленной с ним рядом: боялся окунуть в шоколадную пену желтыелоконы до плеч. Маленькие фейри, кажется, все питают страсть к сладкому. Одетон был в крошечную юбочку из чего-то вроде бледно-голубого шифона или, может,паутины – настолько тонкой была ткань. Шалфей много одежды не носил, но то, чтона нем было надето, всегда было соткано тоньше, чем любой шелк.

Мой халат был алого шелка, и мне повезло – я умудриласьпролить горячий чай скорее на грудь, чем на халат. Ожог был не очень сильный, авытереть чай с груди не в пример проще, чем с халата. С шелка пятно от чая фигвыведешь.

– Как это – котел? – переспросила я.

За Дойла ответил Рис:

– В один прекрасный день вместо котла, черного идревнего, каким ему и полагалось быть, в святилище оказался сияющий новизнойкубок. – Он ткнул в сторону чаши салфеткой в кофейных пятнах. Рис стоялголый посреди кухни, потирая обожженную грудь. Всякие глупости вроде халата егоне волновали.

Дойл, одетый только в черные джинсы, сидел справа от меня.

– Король Света и Иллюзий решил, что котел украли. Онедва не объявил нам войну. – Чай в чашке Дойла оставалсянетронутым. – Но никто котла не воровал. Он просто изменился.

Я отхлебнула чаю из собственной чашки.

– Хочешь сказать, так же, как менялась Черная КаретаНочной Охоты? Из колесницы – в карету, когда не осталось достойных возничих дляколесниц, а не так давно из кареты – в черный лимузин?

– Да, – подтвердил Дойл, наконец отпивая чай.Глаза у него словно прикипели к чаше, будто ничто другое внимания незаслуживало.

– У древней магии есть свой разум, – тихо сказалКитто из кресла слева от меня. Кружку с горячим шоколадом он держал обеимируками, как ребенок. Коленки он подогнул к груди, и от его бордовых пижамныхтрусиков виднелась только тонкая шелковая полоска.

– Что могут знать о реликвиях гоблины? – сотзвуком старой вражды хмыкнул Рис.

– У нас есть свои предметы силы, – тихо сказалКитто.

Рис открыл рот, но Дойл оборвал его:

– Хватит. Сегодня – без свар. Сегодня, когда к намвернулось одно из величайших сокровищ сидхе.

На этом все снова заткнулись. Никогда еще не видела, чтобымои стражи не нашли, что сказать.

– Я думала, вы обрадуетесь. А вы будто на похоронахсидите! – Почему испугалась я сама, я знала. Я всю жизнь имела дело смагией, но еще ни разу мой сон не воплощался наяву. Мне это не понравилось.Пусть там хоть величайшее сокровище в мире – мне не нравилось, что предмет измоего сна стал настоящим и перешел в реальный мир.

– Ты все еще не понимаешь, – сказал Дойл. –Это – котел. Котел, который никогда не пустеет. Котел, который может накормитьтысячи человек сразу. Котел, который может воскресить павшего воина, хоть тот ивосстанет безмолвным. Это реликвия нашего народа, предмет первичной силы.Когда-то давно он возник у нас, появился из ниоткуда, как и Черная Карета, какмногое другое. А потом он исчез – и мы потеряли возможность кормить нашихпоследователей и впервые увидели голод.

Он поднялся, повернулся к окну, прижал к стеклу ладони исклонил лицо – будто хотел слиться в поцелуе с тьмой за окном.

– Мы уже не жили в Ирландии, когда разразился великийголод, но если б у нас оставался котел, я бы закинул его на спину и поплылчерез океан.

В его голосе впервые на моей памяти различался намек наирландский акцент. Сидхе обычно гордятся тем, что говорят без всякого акцента.Дойла никогда нельзя было отнести по произношению к какой-то этнической группе.

– Ты имеешь в виду Картофельный голод? – спросилая.

– Да, – почти прорычал он.

Он скорбел о людях, умерших за два столетия до моегорождения. Но для него боль была такой же острой, словно это случилось неделюназад. Я уже замечала, что бессмертные хранят чувства – любовь, ненависть,скорбь – дольше, чем люди. Дольше людской жизни. Для них время будто по-другомутечет, и хоть я сидела бок о бок с ними, хоть жила вместе с ними, но время мывоспринимали по-разному.

Он заговорил не оборачиваясь, будто не к нам обращался, а ктьме за окном:

– Что делать богам, если они вдруг обнаруживают, чтобольше не в силах ответить на молитвы своих последователей? Если им приходитсявидеть, как умирают или страдают от болезней люди, которых они легко исцелилибы всего неделю назад? Ты слишком юна, Мередит, и даже Гален слишком молод, выне сумеете по-настоящему понять, каково это. Вы не виноваты. Невиноваты. – Последние слова он прошептал прямо в стекло, наконецуткнувшись в него лбом.

Я встала со стула и подошла к нему. Он дернулся от моегоприкосновения, но отодвинулся от окна, позволив мне обвить его руками за талиюи прижаться покрепче. Он разрешил мне себя обнять, но был по-прежнему напряжен.Я старалась его успокоить, но он не принимал моего сочувствия.

Я проговорила, прижавшись щекой к теплой гладкой спине:

– Я слышала, что когда-то котел был не один. Что былокак минимум три главных котла. И они изменили форму одновременно, превратившисьв кубки. Мой отец винил в этом истории о Святом Граале из Артуровского цикла.Всеобщая вера во что-то может влиять на положение вещей. Плоть влияет на дух.