«Какой же он славный, безответственный, эгоистичныйребенок», — с внезапным приливом нежности подумала Скарлетт. Оначувствовала себя такой приятно взволнованной и счастливой сегодня, что ейхотелось обнять и Джералда, и весь мир. Она была красива и сознавала это. Нежнопригревало солнце, вокруг во всем своем великолепии блистала весна, и Скарлеттзнала, что еще до заката Эшли будет у ее ног. Сочно-красная земля в глубоких,размытых зимними дождями придорожных канавах просвечивала сквозь нежную зеленуюпоросль куманики. Голые глыбы гранитных валунов, разбросанные по красной глине,уже оплетались стеблями, диких роз, а полчища нежно-лиловых фиалок шли внаступление со всех сторон. Осыпанные белым цветом кизиловые леса на холмах зарекой блистали на солнце, подобно вершинам снежных гор. Бело-розовое буйствовесны увенчало цветами ветви яблонь, а под деревьями, там, куда проникалисолнечные лучи, испещренный бликами многоцветный пестрый ковер жимолостиотливал пурпурным, оранжевым и алым. Легкий ветерок приносил откуда-то тонкийаромат цветущих кустарников, и воздух был так насыщен благоуханием, что егоприятный привкус, казалось, можно было ощутить на языке.

«До конца жизни я буду помнить, как прекрасен был этотдень! — подумала Скарлетт. — И быть может, он станет днем моеговенчанья с Эшли».

И у нее сладко замерло сердце при мысли о том, что сегодняна закате дня она будет скакать верхом бок о бок с Эшли среди этой зеленоймногоцветной красы, спеша в Джонсборо, под венец. Или ночью, при луне. Конечно,потом они сыграют настоящую свадьбу в Атланте, но об этом уж позаботятся Эллини Джералд. На мгновение ей стало не по себе, когда перед ней вдруг возниклолицо Эллин, побелевшее от ужаса и стыда при вести о том, что ее дочь бежала счужим женихом, уведя его из-под венца. Впрочем, Скарлетт не сомневалась, чтоЭллин простит ее, когда увидит, как она счастлива. И Джералд, конечно, будетрыдать и браниться на чем свет стоит. Но какие бы он ни приводил вчера доводыпротив ее брака с Эшли, в душе-то он будет рад-радешенек породниться сУилксами.

«И вообще, я успею обо всем этом подумать, когда уже стануего женой», — сказала она себе, отгоняя тревогу прочь.

Под этим теплым солнцем, в этот яркий весенний день, когдавдали на холме за рекой уже показались печные трубы Двенадцати Дубов, такимтрепетным предвкушением счастья была полна ее душа, что в ней не оставалосьместа для других чувств. «Здесь я буду жить весь остаток моих дней, ипятьдесят, а может, и больше весен будут приходить одна на смену другой, и ярасскажу моим детям и внукам, как прекрасна была эта весна — прекрасней всех,какие были и будут на земле». И мысль эта переполнила ее такой радостью, чтоона невольно подхватила припев «Зеленого клевера», заслужив этим шумноеодобрение Джералда.

— Чему это ты так радуешься сегодня с утра? —сварливо заметила Сьюлин, которая все еще злилась из-за того, что зеленоешелковое бальное платье Скарлетт было бы куда больше к лицу ей, чем егозаконной обладательнице. И почему Скарлетт всегда такая жадная — нипочем недаст поносить ни платья, ни шляпки? И почему мама всегда берет сторону Скарлетти утверждает, что ей, Сьюлин, не идет зеленый цвет? — Тебе ведь не хужемоего известно, что сегодня будет «оглашена помолвка Эшли. Папа мне с утрасказал. А я-то знаю, что ты уже не первый месяц сохнешь по нему.

— А больше, ты ничего не знаешь? — отпарировалаСкарлетт и показала ей язык. Она не даст испортить себе настроение в такойдень. Интересно, что скажет мисс Сьюлин в это время завтра!

— Это же неправда, Сьюзи! — возразила шокированнаяее словами Кэррин. — Скарлетт нравится не он, а Брент.

Смеющиеся зеленые глаза Скарлетт скользнули по лицу младшейсестренки: эта ангельская доброта была для нее просто непостижима. Каждомучеловеку в доме было известно, что тринадцатилетняя Кэрри отдала свое сердцеБренту Тарлтону, хотя для него она всего-навсего младшая сестренка Скарлетт, итолько. И за спиной Эллин все остальные члены семьи постоянно дразнили ее этим,доводя до слез.

— Я и думать забыла о Брейте, моя дорогая, —заявила Скарлетт, от полноты своего счастья проявляя великодушие. — А он ядумать забыл обо мне. Он ждет, когда ты подрастешь.

Круглое личико Кэррин порозовело: радость боролась в ней снедоверием.

— Что ты, Скарлетт! Неужели правда!

— Ты же знаешь, Скарлетт, что говорит мама? Кэррин ещеслишком мала, чтобы думать о поклонниках. Зачем ты морочишь ей голову?

— Ну и ступай, наябедничай, мне наплевать. Ты хочешь,чтобы она всегда ходила в малышках, потому что знаешь: через год-два она, какподрастет станет красивее тебя.

— Придержи-ка хоть сегодня свой язык, не то отведаешь уменя хлыста; — предостерег Скарлетт отец. — Тихо мне! Слышите —колеса гремят? Верно. Тарлтоны или Фонтейны.

Они приближались к пересечению с дорогой, спускавшейся полесистому склону от Мимозы и Прекрасных Холмов, и из-за высокой, плотной стеныдеревьев стал отчетливее доноситься стук копыт, скрип колес и веселый гомонженских голосов. Джералд, ехавший чуть впереди, натянул поводья и сделал Тобизнак остановить коляску у перекрестка.

— Это Тарлтонские дамы, — сообщил он дочери, и егорумяное лицо расцвело в улыбке, так как из всех женщин в округе рыжеволосаямиссис Тарлтон пользовалась у него наибольшей симпатией, не считая, разумеется,Эллин. — И небось сама хозяйка на козлах. Да уж, эта женщина умеет правитьлошадьми! Легкая, как перышко, а крепка, что твоя сыромятная плеть, и чертовскинедурна к тому же. Можно только пожалеть, что всем вам, с вашими нежнымиручками, далеко до нее, — добавил он, окинув неодобрительным взглядомдочерей, — Кэррин — та вообще боится бедных лошадок, словно диких зверей,у Сью руки делаются как крюки, стоит ей взяться за вожжи, да и ты, к кошечка…

— Ну, меня-то, по крайней мере, еще ни одна лошадь несбросила, — возмущенно воскликнула Скарлетт. — А миссис Тарлтон накаждой охоте вылетает из седла.

— И, сломав ключицу, держится как настоящиймужчина, — сказал Джералд. — Ни обмороков, ни ахов-охов. Ладно,хватит, вот она едет.

Приподнявшись на стременах, он снял шляпу и приветственновзмахнул ею над головой, когда коляска Тарлтонов — все девушки в ярких платьях,с развевающимися вуалями, с зонтиками от солнца, миссис Тарлтон, как ипредрекал Джералд, на козлах — показалась из-за поворота. Да для кучера и нехватило бы места: четыре дочки, мать, няня и куча длинных картонок с бальнымиплатьями заполняли всю коляску. К тому же Беатриса Тарлтон с неохотой отдавалавожжи в чужие — будь то белые, будь то черные — руки, если ее собственные небыли в лубках. Хрупкая, узкобедрая и такая белокожая, словно ее огненно-рыжиеволосы впитали в себя все краски, отпущенные ей природой, она обладала цветущимздоровьем и неутомимой энергией. Родив восьмерых детей, таких же огненно-рыжихи жизнестойких, как она сама, миссис Тарлтон, по мнению графства, неплохо сумелаих воспитать, дрессируя совершенно так же, как своих любимых жеребят, —строго, любовно и не слишком стесняя их свободу. «Держи в узде, но не превращайв слюнтяев» — таков был ее девиз.