— Матерь божия, — нараспев произносила Эллин словамолитвы, и, вторя ее мягкому контральто, Скарлетт послушно подхватывала:

— Моли бога о нас.

С самого раннего детства для Скарлетт это были минутыпоклонения не столько божьей матери, сколько Эллин, которую она обожествляла.Повторяя древние слова Священного писания, Скарлетт кощунственно видела передсобой сквозь смеженные веки не образ Девы Марии, а обращенное к небесам лицоЭллин, и слова эти — «Исцеление болящих», «Грешников прибежище», «Престолмудрости», «Врата вечного блаженства» — казались ей прекрасными, ибо онисливались для нее с образом матери. Но в этот вечер в приглушенных голосах, вповторяемых шепотом словах респонсория ее взволнованной душе открылась какая-тоновая, необычная красота. И она от всего сердца возблагодарила господа за то,что он указал ей путь из глубины отчаяния… прямо в объятия Эшли.

Прозвучало последнее «аминь», и все — кое-кто с трудом,Мамушка — с помощью Тины и Розы, — поднялись, с колеи. Порк взял скаминной полки длинный жгут из бумаги, зажег его от лампы и вышел в холл. Там,напротив полукружия лестницы, стоял огромный, не поместившийся в столовой буфеторехового дерева, а на его широкой доске вытянулись в ряд несколько ламп и сдесяток свечей в подсвечниках. Порк зажег лампу и три свечи и с важным видомпервого камергера двора, провожающего королевскую чету в опочивальню, началподниматься по лестнице, держа лампу высоко над головой. Эллин под руку сДжералдом следовала за ним, а девочки — каждая со свечой в руке — замыкалишествие.

Скарлетт вошла к себе в спальню, поставила свечу на высокийкомод и принялась шарить в платяном шкафу, разыскивая нуждавшееся в починкебальное платье. Перекинув его через руку, она по галерее, окружавшей холл,направилась к спальне родителей. Дверь в спальню была приотворена, и прежде,чем Скарлетт успела постучать, до нее долетел тихий, но твердый голос Эллин:

— Мистер О’Хара, вы должны рассчитать ДжонасаУилкерсона.

Джералд мгновенно вскипел:

— А где прикажете мне достать другого управляющего,который не обирал бы меня до последней нитки?

— Он должен быть уволен немедленно, завтра же утром.Большой Сэм хороший надсмотрщик и может заменить Джонаса, пока вы не найметедругого управляющего.

— А, вот оно что! Понятно, Уважаемый Джонас дабрюхатил…

— Его надо уволить.

«Так, значит, это он — отец ребенка Эмми Слэттери, —подумала Скарлетт. — Прекрасно. Чего еще можно ожидать от янки и отдевчонки из такой семьи, как эта белая рвань!» Скромно выждав за дверью, чтобыдать Джералду время утихомириться, Скарлетт постучалась, вошла и протянуламатери платье.

Пока Скарлетт раздевалась и, задув свечу, укладывалась впостель, в голове ее уже полностью созрел план завтрашних действий. План былкрайне прост, ибо с унаследованной от Джералда целеустремленностью она ясновидела перед собой только то, чего хотела достичь, и шла к этой целинаикратчайшим путем.

Прежде всего надо быть гордой, как наставлял Джералд.Появиться в Двенадцати Дубах веселой и оживленной, как никогда. Ни одна душа недолжна заподозрить, что она убита союзом Эшли с Мелани. Она будет кокетничатьнапропалую со всеми мужчинами подряд.. Это, конечно, жестоко но отношению кЭшли, но зато его еще сильнее потянет к ней. Она не оставит без внимания ни одногоиз возможных претендентов на ее руку, начиная от рыжеусого перестарка ФрэнкаКеннеди, ухажера Сьюлин, и кончая тихим, скромным, застенчивым, как девушка,Чарльзом Гамильтоном, братом Мелани. Все они будут виться вокруг нее, как пчелывокруг цветка, и, само собой разумеется, Эшли покинет Мелани и присоединится ксвите ее поклонников. Тогда она как-нибудь улучит минутку, чтобы остаться с нимнаедине. Она надеялась, что все произойдет именно так, — ведь иначепривести ее план в исполнение будет нелегко. Ну, а уж если Эшли не сделаетпервого шага, ей просто придется сделать его самой.

А когда они наконец останутся вдвоем, он мысленно все ещебудет видеть ее, окруженную роем поклонников, стремящихся добиться еерасположения, и в глазах его снова появится знакомое ей выражение обреченностии боли. И тогда она осчастливит его. Она откроет ему, что для нее, столь длявсех желанной, всех на свете желанней он. И когда она сделает ему своепризнание, он увидит, как она мила и скромна и сколько в ней других бесценныхкачеств. Конечно, она сделает это с достоинством, как настоящая леди. Она несобирается бросаться ему на шею с криком: «Я люблю вас!» Это не годится.Впрочем, вопрос о том, в какой форме признаться ему в своем чувстве, не слишкомее тревожил. Она уже бывала в такого рода положениях не раз, сумеет и теперь.

Лежа в постели, вся залитая лунным светом, она мысленнорисовала себе эту сцену. Перед ней возникало изумленное и счастливое лицо Эшли,внимающего ее любовному признанию, и она слышала его голос, произносящейзаветные слова: «Я прошу вас стать моей женой».

Конечно, она ответит, что не может принять предложениечеловека, помолвленного с другой, но он будет настаивать, и она в конце концовуступит. И тогда они примут решение в этот же вечер бежать из дому, добратьсядо Джонсборо и…

Да, завтра в этот час она, быть может, уже станет миссисЭшли Уилкс!

Скарлетт села в постели, обхватив колени руками, и нанесколько счастливейших в ее жизни минут почувствовала себя миссис Эшли Уилкс,женой Эшли! А потом легкий холодок сомнения закрался в ее сердце. А что, еслине получится так, как она задумала? Что, если Эшли не предложит ей бежать сним? Но она тут же прогнала прочь эту мысль.

«Не стану думать об этом сейчас, — твердо сказала себеона. — Начну думать — только еще больше расстроюсь. Все должно получитьсятак, как я хочу… если он меня любит. А он любит меня, я это знаю!» Она закинулаголову, и в ее светлых, в темной оправе ресниц глазах сверкнули отблески луны.Эллин не открыла ей одной простой истины: желать — это еще не значит получить.А жизнь еще не научила тому, что победа не всегда достается тем, кто идетнапролом. Она лежала в пронизанном лунным сиянием полумраке, и в ней рослауверенность, что все будет хорошо, и она строила смелые планы — как строят их вшестнадцать лет, когда жизнь так прекрасна, что возможность поражения кажетсяневозможной, а красивое платье в сочетании с нежным цветом лица — залогомпобеды над судьбой.

Было десять часов утра. На редкость горячее апрельскоесолнце струило сквозь голубые занавески в спальне Скарлетт золотистый потоклучей. Солнечные блики играли на кремовых стенах, отражались в темно-красной,как вино, глуби старинной мебели и заставляли пол сверкать точно зеркало там,где их не поглощали пестрые пятна ковров. Дыхание лета уже чувствовалось ввоздухе — первое дуновение зноя, который придет на смену весне, начинавшеймало-помалу сдавать свои позиции. В теплых струях, проникавших из сада вкомнату, был разлит бархатистый аромат молодой листвы, цветов и влажной, свежевспаханнойземли. За окнами поражало глаз белоснежное буйство нарциссов, распустившихся пообеим сторонам усыпанной гравием подъездной аллеи, а позади них — пышные,округлые, похожие на юбки с кринолином кусты желтого жасмина склоняли до землисвои отягощенные золотыми цветами ветви. Пересмешники и сойки, занятые извечнойборьбой за обладание растущей под окном магнолией, затеяли очереднуюперебранку: крики соек звучали язвительно и резко, голоса пересмешников —жалобно и певуче.