Подъем закончился, и белое здание открылось их глазам вовсей гармонии своих безукоризненных пропорций — с высокими колоннами, широкимиверандами и плоской кровлей, — горделивое и равнодушное, как женщина,которая, зная силу своих чар, щедра и приветлива ко всем. Скарлетт любилаДвенадцать Дубов за величавую, спокойную красу, любила, казалось ей, сильнеедаже, чем отчий дом.

На полукружии широкой подъездной аллеи было уже тесно отэкипажей и верховых лошадей. Гости громко приветствовали друг друга, спускаясьна землю из коляски или спрыгивая с седла. Черные слуги, взбудораженные, каквсегда, приездом гостей, уводили лошадей на скотный двор, чтобы выпрячь их ирасседлать. Тучи ребятишек, белых и черных, носились по свежей зелени газона —кто играл в чехарду, кто в пятнашки, и каждый хвалился перед другими, сколько ичего сможет съесть. Просторный, во всю ширину дома, холл был уже полон гостей,и когда коляска О’Хара остановилась у парадного входа, у Скарлетт зарябило вглазах: девушки в ярких платьях с кринолинами, словно пестрый рой мотыльков,заполняли лестницу, ведущую на второй этаж, — одни поднимались, другиеспускались по ней, обняв друг друга за талию, или, перегнувшись через резныеперила, со смехом кричали что-то молодым людям, стоявшим внизу, в холле.

В распахнутые настежь высокие стеклянные двери видны былиженщины постарше, в темных платьях, степенно сидевшие в гостиной, обмахиваясьвеерами; они вели неспешную беседу о детях, о болезнях, о том, кто, когда и закого вышел замуж и почему. В холле дворецкий Уилксов Тос с серебряным подносомв руках, уставленным высокими бокалами, учтиво улыбаясь и кланяясь, обносилнапитками молодых людей в светло-серых и светло-коричневых бриджах и тонких сгофрированными манишками рубашках.

Залитая солнцем веранда перед домом была заполнена гостями.Похоже, съехались со всей округи, подумала Скарлетт. Все четверо братьевТарлтонов вместе с отцом стояли, прислонясь к высоким колоннам: близнецы,Стюарт и Брент, поодаль, неразлучные как всегда; Бойд и Том — возле отца.Мистер Калверт стоял подле своей жены-янки, у которой даже теперь, послепятнадцати лет, прожитых в Джорджии, по-прежнему был какой-то неприкаянный вид.Ему было неловко за нее, и потому все старались быть с ней как можно любезнее ипредупредительнее, и все же никто не мог забыть, что, помимо изначальной,совершенной ею в момент появления на свет ошибки, она была еще и гувернанткойдетей мистера Калверта. Сыновья Калверта, Рейфорд и Кейд, тоже были здесь сосвоей шальной белокурой сестрицей Кэтлин, уже принявшейся поддразниватьсмуглолицего Джо Фонтейна очаровательную Салли Маяро, которую прочили ему вжены. Алекс и Тони Фонтейны что-то нашептывали в уши Димити Манро, и она то идело прыскала со смеху. Здесь были и семьи, прибывшие издалека — из Лавджоя, задесять миль отсюда, и из Фейетвилла и Джонсборо, и даже несколько семейств изАтланты и Мейкона. Толпа гостей, казалось, заполнила дом до отказу, и над ней —то чуть затихая, то усиливаясь — звучал неумолчный гул голосов, пронзительныеженские возгласы, смех.

На Ступеньках веранды стоял Джон Уилкс, стройный,седовласый, излучая радушие, столь же неизменно теплое, как летнее солнцеДжорджии. Рядом с ним Милочка Уилкс, получившая это прозвище из-за своейнеискоренимой привычки ко всем, начиная с отца и кончая последним негром наплантации, обращаться не иначе как с присовокуплением этого ласкового словечка,вертелась от волнения во все стороны, улыбалась и нервно хихикала, принимаягостей.

Суетливое, неприкрытое стремление Милочки понравитьсякаждому мужчине, попавшему в поле ее зрения, особенно бросалось в глаза посравнению с исполненными достоинства манерами ее отца, и у Скарлетт мелькнуламысль, что, пожалуй, в словах миссис Тарлтон есть все же какая-то доля правды.В этом семействе красота досталась в удел только мужчинам. Густыезолотисто-бронзовые ресницы, так красиво обрамлявшие светло-серые глаза ДжонаУилкса и Эшли, выродились в редкие бесцветные волоски, украшавшие веки Милочкии ее сестры Индии. Это почти полное отсутствие ресниц придавало глазам Милочкикакое-то сходство с кроличьими. А про Индию и говорить нечего, она была простонекрасива, и все тут.

Индии нигде не было видно, но Скарлетт знала, что она скореевсего на кухне — отдает последние распоряжения по хозяйству. «БедняжкаИндия, — подумала Скарлетт, — после смерти матери на нее обрушилосьстолько дел по дому, что, конечно, где уж ей было поймать жениха; хорошо хоть,что Стюарт Тарлтон подвернулся, а если он находит меня красивее ее, я-то здесьпри чем?» Джон Уилкс спустился с веранды, чтобы предложить Скарлетт руку.Выходя из коляски, Скарлетт видела, как Сьюлин расцвела улыбкой. «Верно,заприметила среди гостей Франка Кеннеди», — подумала Скарлетт.

«Нет уж, у меня будет жених получше этой старой девы вштанах», — высокомерно решила она, не забыв при этом поблагодарить ДжонаУилкса улыбкой.

А Франк Кеннеди уже спешил к коляске, чтобы помочь Сьюлин, иСкарлетт захотелось дать сестре пинка в зад, потому что Сьюлин загораживала ейдорогу. Конечно, у Франка Кеннеди столько земли, как ни у кого в графстве, иочень может быть, что у него доброе сердце, но какое все это имеет значение,когда ему уже стукнуло сорок и у него жидкая рыжеватая бороденка, хилый вид икакая-то странная, суетливая, как у старой девы, манера держать себя. Тем неменее, вспомнив выработанный ею план действий, Скарлетт подавила в себе чувствобрезгливого презрения и одарила Франка такой ослепительной улыбкой, что он намгновение застыл на месте с протянутой к Сьюлин рукой, обрадованно и оторопелоглядя на Скарлетт.

Скарлетт, продолжая мило болтать с Джоном Уилксом, окинулавзглядом толпу гостей в надежде увидеть среди них Эшли, но его на веранде небыло. Со всех сторон раздались приветствия, а Стюарт и Брент тотчас направилиськ ней.

Барышни Манро начали ахать и охать, разглядывая ее платье, ивскоре она уже была окружена, и все что-то восклицали, стараясь перекричатьдруг друга, и шум все рос и рос. Но где же Эшли? И Мелани? И Чарльз? Онапосматривала украдкой по сторонам и старалась незаметно заглянуть в холл,откуда доносились взрывы смеха.

Смеясь, болтая и время от времени бросая взгляд то, в сад,то в холл, она заметила, что какой-то незнакомый мужчина, стоя несколькопоодаль от остальных гостей, не сводит с нее глаз и так холодно-беззастенчивоее разглядывает, что это невольно заставляло насторожиться. Она испыталастранное смешанное чувство: ее женское тщеславие было польщено — ведь она явнопривлекла к себе внимание незнакомца, — но к этому примешивалось смущение,так как она вдруг отчетливо осознала, что лиф ее платья вырезан слишкомглубоко. Незнакомец был уже не юноша — высокий, атлетически сложенный мужчинана вид лет тридцати пяти, не меньше. Скарлетт подумала, что ни у кого не виделатаких широких плеч, такой мускулистой фигуры — пожалуй, даже слишкоммускулистой для человека из общества. Когда глаза их встретились, незнакомецулыбнулся, и в его белозубой улыбке под темной ниточкой усов ей почудилосьчто-то хищное. Он был смугл, как пират, и в его темных глазах она прочлаоткровенный вызов, словно его пиратский взгляд видел перед собой судно, котороенадо взять на абордаж, или женщину, которой надо овладеть. Взгляд был спокойныйи дерзкий, и когда незнакомец насмешливо и нагло улыбнулся ей, у нееперехватило дыхание. Она понимала, что такой взгляд оскорбителен для женщины, ибыла раздосадована тем, что не чувствовала себя оскорбленной. Она не знала, ктоон, но одно было бесспорно: этот высокий лоб, тонкий орлиный нос над крупнымярким ртом, широко расставленные глаза… да, несомненно, в чертах его смуглоголица чувствовалась порода.