Лошади были ее страстью, и о них она могла говорить неумолкая. Она знала в них толк и умела с ними обходиться не хуже любого мужчиныв графстве. Жеребята резвились на выгоне, и на газоне перед домом, а восемь ееотпрысков носились по всему звеневшему от их криков дому на холме, и в каком быуголке плантации ни показалась миссис Тарлтон, за ней неизменно следовала целаясвита мальчишек, девчонок, жеребят и гончих. Все лошади, а в особенности гнедаякобыла Нелли, обладали, по ее словам, недюжинным умом, и если какие-либохлопоты по дому задерживали хозяйку позже установленного для верховой прогулкичаса, она говорила, вручая одному из негритят сахарницу:

— Ступай, отнеси Нелли и скажи ей, что я буду, кактолько управлюсь.

Почти всегда, за редчайшим исключением, она носила амазонку,ибо если не сидела верхом, то в любую минуту готова была вскочить в седло ипотому, встав со сна, сразу же приводила себя в боевую готовность. Каждое утро,хоть в ведро, хоть в ненастье, Нелли седлали и прогуливали перед домом, ожидая,когда миссис Тарлтон улучит часок для верховой езды. Но управлять плантациейПрекрасные Холмы было делом нешуточным, урвать свободную минуту тоже не так-толегко, так что Беатриса Тарлтон, небрежно перекинув шлейф амазонки через руку исверкая начищенными сапогами, мелькала по дому.

И сегодня в темном шелковом платье с небольшим не по моде,кринолином она выглядела так, словно и на этот раз надела амазонку, ибо платьебыло, в сущности, такого же строгого покроя а маленькая черная шляпка с длиннымчерным пером, слегка сдвинутая набок над карим смеющимся глазом, казаласьточной копией потрепанного старого котелка, в котором миссис Тарлтон обычновыезжала на охоту.

Увидав Джералда, она помахала ему хлыстом и осадила парусвоих игривых гнедых лошадок, а четыре девушки, перегнувшись через бортколяски, огласили воздух такими громкими приветственными кликами, чтоиспуганная упряжка затанцевала на месте. Стороннему наблюдателю моглопоказаться, что Тарлтоны встретились с О’Хара никак не после двухдневной, а поменьшей мере после многолетней разлуки. Это была приветливая, общительнаясемья, очень расположенная к своим соседям и особенно к девочкам О’Хара. Точнееговоря — к Сьюлин и Кэррин. Ни одна девушка во всей округе — разве что заисключением глупышки Кэтлин Калверт не испытывала симпатии к Скарлетт О’Хара.

Летом пикники и балы устраивались в округе почти каждуюнеделю, но рыжеволосые Тарлтоны, с их непревзойденной способностью веселитьсяот души, радовались любому балу и любому пикнику так, словно он был первым в ихжизни. Они с трудом разместились в коляске — эти четыре миловидные цветущиедевушки в пышных платьях с кринолинами и воланами, никак не вмещавшимися вэкипаж и торчащими над колесами, в больших соломенных шляпах, украшенных розамии завязанных под подбородком черными бархатными лентами, с зонтиками в руках тои дело приходившими в столкновение из-за недостатка места Все оттенка рыжихкудрей выглядывали из-под шляп: ярко-рыжие — у Хэтти, светлые,рыжевато-золотистые — у Камиллы каштановые, отливающие бронзой, у Рэнды и почтиморковной, красные у маленькой Бетси.

— Какой прелестный рой бабочек, мэм, — галантнопроизнес Джералд, поравнявшись с коляской. — Но всем им далеко до ихматушки.

Золотисто-карие глаза миссис Тарлтон насмешливо округлилисьно она так задорно закусила нижнюю губу, что это можно было принять за поощрение,и дочки закричали хором, перебивая — Ма, перестань строить глазки мистеруО’Хара, не то мы все расскажем папе!

— Право же, мистер О’Хара, стоит появиться интересномумужчине, вроде вас, как она тут же старается его у нас отбить!

Скарлетт смеялась их шуткам вместе со всеми, но, как всегдафамильярное обращение тарлтонских барышень со своей матерью шокировало ее. Онидержали себя с ней, как с ровней, словно ей тоже было от силы шестнадцать лет.Одна мысль о том, что можно разговаривать в таком тоне с Эллин, казаласьСкарлетт кощунственной. И все же… и все же было что-то необыкновеннопритягательное в отношениях, существовавших между миссис Тарлтон и ее дочками:они ведь боготворили мать, хотя и позволяли себе подтрунивать над ней икритиковать ее и дразнить. Нет, конечно, — заговорило в Скарлетт тотчаспробудившееся чувство привязанности, — это вовсе не значит, что такаямать, как миссис Тарлтон, кажется ей чем-то лучше Эллин… Просто забавно было быпошалить и порезвиться с мамой. Но она устыдилась такой мысли, почувствовавдаже в этом какое-то неуважение к Эллин. Она знала, что ни под одну из этихсоломенных шляпок, колыхавшихся там, над коляской, подобные мысли никогда незаползают, и чувство досады и неясного беспокойства охватило ее, как бывало всякийраз, когда она замечала свою несхожесть с другими.

Наделенная от природы живым, но неспособным к анализу умом,она все же подсознательно чувствовала, что взбалмошные, как дикие кошки, исвоевольные, как необъезженные кобылицы, девочки Тарлтон отличаются вместе стем какой-то необычайной цельностью. И отец и мать их были уроженцами Джорджии,Северной Джорджии, прямыми потомками пионеров этого края. Это придавало имуверенность в себе и устойчивость их образу жизни. Они инстинктивно, но так жеотчетливо, как Уилксы, знали, к чему стремятся, только стремления их былинаправлены совсем на другое. Их никогда не раздирали противоречия, так частотерзавшие Скарлетт, в жилах которой кровь сдержанной, утонченной аристократкивосточного побережья Атлантики смешалась с кровью жизнелюбивого, смышленогоирландского земледельца. Скарлетт, преклонявшейся перед матерью иобожествлявшей ее, хотелось порой растрепать ей прическу и какой-нибудьдерзостью вывести ее из себя. И вместе с тем она понимала, что однонесовместимо с другим. Двойственность ее проявлялась также и в том, что ейхотелось казаться своим поклонникам хорошо воспитанной, утонченной молодой ледии в то же время — этаким задорным бесенком, который не прочь позволитьпоцеловать себя разок-другой.

— А где же Эллин? — спросила миссис Тарлтон.

— Ей надо уволить нашего управляющего, и она осталасьдома, чтобы принять у него отчет. А где сам и мальчики?

— Они уже давно ускакали в Двенадцать Дубов —дегустировать пунш, достаточно ли он, видите ли, крепок. Можно подумать, что дозавтрашнего утра у них не хватит на это времени. Придется попросить ДжонаУилкса, чтобы он пристроил их куда-нибудь на ночь, хоть в конюшню. Пять пьяныхмужчин в доме — это, знаете ли, тяжеловато для меня. С тремя я еще могууправиться, но уж…

Джералд поспешил переменить предмет разговора. Ончувствовал, как дочки хихикают у него за спиной, вспоминая, в каком состояниивозвратился домой их отец от Уилксов с последнего пикника прошлой осенью.

— А почему вы сегодня не в седле, миссис Тарлтон? Я васкак-то не привык видеть без вашей Нелли. Вы же настоящая Бавкирия.

— Валькирия вы, может быть, хотели сказать, мой дорогойнеуч, — воскликнула миссис Тарлтон, ловко подражая его ирландскомуговору. — Так как на Бавкиду-то я уж никак не похожа, разумеется. Это былане женщина, а цветочек.