– Значит, у вас нет никакого представления, кто мог быотправить мне это письмо?

– Ни малейшего.

– И вы не знаете, мистер Рестарик, в чем именно заключаетсядело, ради которого вы, как указано в письме, якобы хотели заручиться моимиуслугами?

– Ну откуда же мне знать?

– Прошу прощения, – сказал мосье Пуаро, – но вы не дочиталиписьма. Там после подписи есть еще маленький постскриптум.

Рестарик перевернул лист другой стороной и прочелмашинописные строчки: «Дело, о котором я хотел бы посоветоваться с вами,касается моей дочери Нормы».

Рестарик переменился в лице, его брови сдвинулись.

– А, вот что! Но откуда же… Кто стал бы вмешиваться?… Комуоб этом может быть известно?

– Не уловка ли это, чтобы подвигнуть вас обратиться ко мне?Какой-нибудь ваш друг из самых лучших побуждений? Вы действительно непредставляете себе, кто может быть автором письма?

– Не представляю.

– И у вас нет никаких неприятностей из-за одной из вашихдочерей? Из-за вашей дочери Нормы?

Рестарик сказал медленно:

– У меня действительно есть дочь, которую зовут Норма. Мояединственная дочь… – При последних словах его голос изменился.

– И у нее какие-то неприятности? Она попала в беду?

– Нет, насколько мне известно.

Но ответил он не сразу.

Пуаро наклонился к нему через стол.

– Мне кажется, это не совсем так, мистер Рестарик. Мнекажется, у вашей дочери есть какие-то неприятности. Возможно, серьезные.

– Почему вы так думаете? Вам кто-нибудь что-нибудь об этомговорил?

– Я исхожу исключительно из вашей интонации, мосье. К томуже в наши дни у многих людей, – продолжал Эркюль Пуаро, – очень много тревогиз-за дочерей. Милые барышни обладают удивительным талантом навлекать на себявсяческие неприятности и беды. Не исключено, что и в вашем случае так.

Несколько секунд Рестарик молча барабанил пальцами по столу.

– Да, я тревожусь за Норму, – сказал он наконец. – Онатрудная девочка. Нервная, истеричная. Я… к несчастью, я плохо ее знаю.

– Без сомнения, какой-нибудь молодой человек?

– В определенной мере, но тревожит меня не только он.По-моему… – Он внимательно посмотрел на Пуаро. – Я могу положиться на вашусдержанность?

– Залогом тому моя профессия.

– Видите ли, вопрос в том, как найти мою дочь.

– Простите?

– В прошлую субботу она, по обыкновению, приехала в нашзагородный дом. А в воскресенье вечером уехала назад в Лондон, где живет вквартире с еще двумя девушками, но теперь я узнал, что там она не появилась.Значит, она… поехала куда-то еще.

– Иными словами, она исчезла бесследно?

– Ну, это звучит слишком уж мелодраматично, хотя, по сути, итак. Полагаю, что есть какое-то нормальное объяснение, но… у всякого отца, мнекажется, сердце было бы не на месте. Видите ли, она не предупредила своихсожительниц и не позвонила.

– И они встревожились?

– Нет, не сказал бы. По-моему… ну… по-моему, они принимаюттакие вещи как нечто само собой разумеющееся. Девушки ведь теперь пошли оченьсамостоятельные. Куда больше, чем пятнадцать лет назад, когда я уехал из Англии.

– Но молодой человек, которого вы не одобряете? Она не моглауехать с ним?

– От души надеюсь, что нет. Не исключено, но не думаю… мояжена не думает, что она так поступила. Вы же, если не ошибаюсь, видели его втот день, когда навестили моего дядю…

– А, да! Мне кажется, я представляю, о каком молодомчеловеке вы говорите. Бесспорно, очень красивый молодой человек, но не из тех,которые нравятся отцам. Я заметил, что ваша супруга тоже не очень довольна.

– Моя жена убеждена, что в тот день он пробрался в дом,надеясь остаться незамеченным.

– Быть может, он осведомлен, что там ему рады не будут?

– Более чем осведомлен, – сказал Рестарик сухо.

– Но в таком случае не считаете ли вы тем более вероятным,что ваша дочь могла поехать к нему?

– Не знаю, не знаю. Я так не думал… вначале.

– В полицию вы не обращались?

– Нет.

– Если кто-то вдруг исчезнет, разумнее всего поставить визвестность полицию. Они тоже умеют молчать, и у них в распоряжении естьсредства, недоступные частным лицам вроде меня.

– Я не хочу приплетать сюда полицию. Речь же идет о моейдочери, как вы не понимаете! О моей дочери! Если она решила убе… уехать накороткое время, не сообщив нам, это ее дело. Оснований полагать, что ей грозиткакая-то опасность, нет ни малейших. Мне… мне просто бы хотелось знать, гдеона. Для моего собственного спокойствия.

– Может быть, мистер Рестарик (надеюсь, я не слишкомзлоупотребляю вашей любезностью), что ваша тревога за вашу дочь объясняется нетолько этим?

– С чего вы взяли?

– Ну, в наши дни в том, что девушки уезжают на несколькодней, не предупредив родителей или подруг, с которыми живут в одной квартире,ничего необычного нет. И я полагаю, тревожитесь вы только потому, что тутзамешано что-то еще.

– Что же, в чем-то вы, возможно, и правы. Но… – Он посмотрелна Пуаро с сомнением. – Очень нелегко говорить о подобных вещах с посторонними.

– Наоборот, – заметил Пуаро. – О таких вещах говорить спосторонними несравненно легче, чем с друзьями или знакомыми. Вы не согласны?

– Да, пожалуй, пожалуй. Я понимаю вашу мысль. Хорошо,сознаюсь, что моя девочка меня очень тревожит. Видите ли, она… она не совсемтакая, как ее ровесницы, и уже кое-что очень напугало меня… нас обоих напугало.

– Вероятно, – сказал Пуаро, – ваша дочь переживает трудныйвозраст, в определенном смысле почти подростковый, когда девушки, говоряоткровенно, способны на поступки, за которые их просто нельзя считатьответственными. Не сочтите меня неделикатным, если я осмелюсь высказатьпредположение. Ваша дочь, возможно, очень расстроена тем, что у нее естьмачеха?

– К несчастью, это верно. Хотя никаких настоящих причинрасстраиваться у нее нет, мосье Пуаро. Другое дело, если бы я и моя первая женарасстались недавно. Но с тех пор прошло полтора десятка лет. – Он помолчал. –Буду с вами откровенен. В конце-то концов, все это давно известно. Мы с моейпервой женой довольно быстро стали чужими людьми. Мне нечего скрывать. Явстретил другую женщину и по уши влюбился. И уехал с ней в Южную Африку. Мояжена не признавала разводов, и я не просил ее развестись со мной. Я вполнеобеспечил ее и нашу дочь – ей тогда было всего пять лет…