— Готов? — переспросил Степан, повыше поднимая ведро схолодной водой. Иван сосредоточенно кивнул, не открывая глаз. Степан перевернулведро, вода отвесно упала на Ивана, так что он даже покачнулся, стекла по всем ребрам,по ручкам-палочкам и по ножкам-дощечкам. Иван моментально покрылся гусинойкожей и встряхнулся, как собачонка.

Степан сунул ему полотенце.

— Ты просто супербизон, — сказал он какую-то нелепую фразу,которая приводила Ивана в восторг и которая тоже была частью ритуала.

Из полотенца вынырнула розовая мордаха, сияющая кривоватымипередними зубами.

Просто ангел Божий, а не ребенок.

Степан тяжело вздохнул.

— Вытирайся и давай завтракать. Мне некогда.

— Тебе всегда некогда, — сообщил Иван из полотенца. — Тебекогда-нибудь будет есть когда?

— Так нельзя говорить, — поправил Степан машинально, — нужносказать «будет ли у тебя время».

— Да какая разница! Времени-то все равно не будет…

Внезапно Степан пришел в сильное раздражение. Как будто Иванв чем-то несправедливо обвинял его.

— Вот если ты будешь все время со мной базарить, — сказалон, хотя Иван вовсе и не базарил, — времени у меня совсем не станет.

И ушел на кухню.

Конечно, ему некогда. Он работает с утра до ночи. Все мечтыо том, что в один прекрасный день работа пойдет без него, а ему останетсятолько пожинать лавры, ежедневно разбивались вдребезги, как любовная лодка обыт в стихах революционного поэта Маяковского. Иногда ему приходится работатьпо субботам и еще по воскресеньям.

Степан разложил по тарелкам яичницу.

Он понятия не имеет, куда деть Ивана, когда начнутсяканикулы. Черт бы взял эту продвинутую школу, где каникулы начинаются почему-тов апреле! В прошлом году у них все лето жила мама, а в этом году мама умерла…

— Иван! — крикнул Степан громче, чем нужно. — Ну где тытам?!

Думать об этом с утра нельзя. Об этом можно думать тольконочью, когда Иван спит и впереди еще пять часов, чтобы прийти в себя. Степан немог позволить себе думать такие думы с утра пораньше.

— Пап, где моя черная водолазка?

— Посмотри в шкафу.

— Да нет в шкафу, я уже смотрел!

— Иван, я ее не надевал, если ты об этом спрашиваешь!

— Я спрашиваю, где моя черная водолазка?! — Голос уже почтидрожит. Не восьмилетний мужик, а рохля и мямля, ей-богу!

Степан стукнул сковородкой о плиту и большими сердитымишагами пошел в комнату к Ивану. Иван стоял перед распахнутым шкафом и зачем-топеребирал трусы на нижней полке.

— Трусы ты тоже потерял? — спросил Степан язвительно. — На,вот твоя водолазка! Ты что, не можешь голову поднять и посмотреть?!

Он был не прав и знал это. Домработница Клара Ильиничнапочему-то положила Иванову водолазку очень высоко, в постельное белье. Иванснизу ни увидеть, ни достать ее не мог.

— Одевайся быстрее! — приказал Степан. — Мы уже сейчас будемопаздывать.

Он привозил Ивана в школу очень рано, раньше всех остальныхдетей, и сдавал с рук на руки классному руководителю — или, по-новому,воспитателю — Валерию Владимировичу.

Наверное, с полчаса Иван сидел в классе один. Привозить егопозже Степан не мог — он начинал работать очень рано, с половины девятого. Ивсе равно ничего не успевал.

Пришел Иван, волоча за собой стильный немецкий рюкзак,который отец привез ему из Кельна. Рюкзак он швырнул в угол, а сам сел, зацепилсвои облаченные в джинсы «дощечки» за ножки стула и заныл:

— Опять яичница? Не хочу я никакой яичницы! Сколько можно яичницуесть? Вчера Клара Ильинична в холодильнике кашу оставила. Пшенную…

Степану стыдно было признаться, что кашу он вечером съел.Ему тоже смертельно надоели покупные антрекоты и куры-гриль.

Поэтому он сказал грозно:

— Ешь давай! — и подвинул сыну тарелку. И налил морковныйсок, который Иван терпеть не мог и пил, зажимая нос пальцами.

Иван взглянул отцу в лицо совершенно черными Леночкинымиглазами и, очевидно, увидев там что-то, пререкаться не стал, а начал покладистоковырять яичницу.

Лучше бы скандалил.

— Хочешь, вечером в ресторан пойдем, а? — предложил Степан.Чувство вины требовало какого-то выхода. — В какой-нибудь… итальянский. Гдемакароны подают.

Иван глянул на него и отхлебнул морковного сока, не забывпредварительно зажать нос.

— Ты лучше в шкоду зайди, — прогундосил он, не отпускаяноса. — У всех родидеди приходят, а у бедя нед.

— А что? — насторожившись, спросил Степан и легонько хлопнулсына по руке, чтобы тот отпустил нос. — У нас проблемы?

— Нет у нас проблемой, — ответил Иван, но как-топодозрительно быстро начал жевать яичницу.

— Проблем, — поправил Степан, отчетливо понимая, что проблемтам, очевидно, воз и маленькая тележка.

Он уже почти простил жену за то, что она ушла от него.

Но он никак не мог простить мать за то, что она такнеожиданно умерла. Они остались с Иваном одни. Совсем одни.

Конечно, с хозяйством они справятся, им не привыкать — мамавсю жизнь жила отдельно и в хозяйстве участия не принимала. А друг с другом?

— Ты что, опять трояков нахватал?

— Ничего я не нахватал! — ответил Иван, дернув плечом. —Просто я не знаю…

— Чего ты не знаешь?

— Пап, ну съезди в школу и спроси, чего я не знаю! — Оноскорбленно засопел, губы у него искривились и набухли, и всю мордаху как будтоповело в сторону. — Она говорит, что я все не правильно понимаю! А я не знаю,что я не правильно понимаю!

— Да кто она-то?

— Инга Арнольдовна! — выкрикнул Иван, отвернулся и утерсярукавом. Степан слышал это имя впервые.

— Кто такая Инга Арнольдовна?

— Она ведет у нас литературу. Между прочим, с нового года,папочка!

В их продвинутой школе с первого класса преподавали нечтение, а литературу.

— Ты что, — осторожно спросил Степан, — плохо читаешь?

Иван научился читать года в четыре и с тех пор читал все,что только попадало ему в руки.