— Папа! — воскликнул Иван с упреком. Он воспринимал такиевопросы как оскорбление. Он не понимал, почему взрослые иногда говорят такиеглупости. — Читаю я хорошо! Я не понимаю! Понимаешь? Не по-ни-ма-ю!

— Черт знает что, — пробормотал Степан беспомощно.

Не хватало еще только проблем в школе!

В громадном офисном здании на Профсоюзной, котороеремонтировала его строительная фирма, на прошлой неделе какие-то идиоты выбилистекла, засыпав весь ковролин мелкой, как будто алмазной, крошкой, которуюничем было не взять. даже самыми мощными пылесосами. Пока они решали, чтоделать с ковролином — перестилать или все-таки чистить, — прямо перед зданиемпрорвало водопроводную трубу, и районная администрация вместо того, чтобы трубучинить, три дня пыталась доказать, что во всем виноваты Степановы строители,которых зачем-то понесло в этот колодец. Степан мотался в администрацию и вмэрию, скандалил, лебезил, доказывал, уговаривал, платил деньги, унижался иругался.

В это самое время на другом его объекте, в Сафоново, местныежители организовали пикеты и стали кидаться под бульдозеры. Приехала программа«Времечко» и еще какая-то, точно такая же, только с другого канала, Степанвсегда их путал. Приехал вездесущий «Гринпис», хотя никакого отношения кэкологии скандал не имел, притащилось местное начальство, мечтая под это делополучить еще каких-нибудь взяток.

Старухи орали, старики потрясали тощими кулаками, рабочие,которым не платили за простои, матерились и грозились всех закопать, мужики подшумок растаскивали что под руку попадется, дети висли на оградительных сетках,предводитель орал в мегафон: «Не допустим на нашей земле святотатства!»

Святотатство заключалось в том, что, по сведениям этогосамого предводителя, на месте, где сейчас строился торговый центр, когда-то былхрам. Стоял он еще в допетровские времена, а потом его почему-то снесли ивыстроили другой, на самом высоком холме, в центре села Сафонова. Никто и знатьне знал о том, что на этом месте был храм, пока не объявился местный активистпо имени Леонид и не стал мутить воду.

Активист был похож на всех сразу подобного рода активистов,какими их показывают по НТВ в программе «Профессия — репортер». У него быладлинная бледная физиономия земского статистика, жиденькая бородка и песочныеволосы. Носил он сиротский синий свитер и вельветовые брюки, заправленные вгрубые солдатские ботинки.

Поначалу Степан не принял его всерьез. Потом предложилденег. Потом пригрозил убить, если тот не перестанет лезть не в свое дело.

Ничего не помогало. Угрозы активист Леонид воспринял даже снекоторым восторгом — они подтверждали его собственную значимость. От денег сгордостью отказался, а не обращать на него внимания в последнее время сталоочень трудно. Движение против «святотатцев» приняло в Сафоново масштабыстихийного бедствия.

Теперь новое дело! Год кончается, а какая-то там ИнгаАрнольдовна говорит его сыну, что он ничего не понимает!

Сговорились все, что ли!..

— Ты у нее сегодня спроси, пожалуйста, — велел Степан,стараясь говорить спокойно, — чего именно ты не понимаешь и что мы должнысделать, чтобы ты понял. Хорошо?

Иван заглянул в кружку и сделал вид, что не замечаетоставшегося в ней морковного сока.

— Нехорошо, — сказал он, слез со стула и понес кружку враковину.

Степан перехватил его на полдороге и вернул за стол вместе скружкой.

— Что нехорошо?

— А то нехорошо, что она уже три раза в дневнике писала,чтобы ты приехал…

— Почему я-то об этом слышу впервые?! — взревел Степан ибрякнул на стол кружку. Худенькие плечики под модной водолазкой поникли икак-то сразу уменьшились, перед гневным отцовым взором вместо мордахи оказаласьзолотистая макушка с завитком тонких волос, тонкие-претонкие пальцы вцепились вкружку с недопитым морковным соком, и на черную поверхность стола капнуласлезища.

— Да что ты ревешь?! Почему ты мне не сказал, что меня вшколу вызывают?!

«Он никому не нужен, кроме меня», — подумал Степан,разглядывая макушку и чувствуя привычное стеснение то ли в горле, то ли где-тониже горла.

Никто не ходит к нему на школьные праздники и никто незнает, как зовут его учителей. Никому нет дела до того, с кем он дружит, и скем дерется, и что для весеннего карнавала ему нужен костюм, и что не правильновыросшие передние зубы мешают ему внятно произносить сложные английские звуки.Никто даже не пожалел его, когда у него порвался медведь, его самый любимыймедведь с кофейной гладкой шерстью и янтарными глазами, Леночкин подарок. Ипорвался-то он по шву — подумаешь! — но из него стала сыпаться труха, ирешительная Клара Ильинична моментально выкинула его в мусоропровод. Иван рыдали катался по полу, а Степан приехал с работы и с разгону еще поддал похудосочной заднице, потому что сын никак не хотел успокаиваться, а он в тотдень устал так, что его даже слегка тошнило.

Конечно, потом он неловко пытался помириться и на следующийже день привез из магазина другого медведя, в сто раз краше Леночкиного; но тотмедведь так и сидел на полке в шкафу.

Он был нужен бабушке. Они оба были ей нужны. Но она зачем-тоумерла…

— Иван, — сказал Степан и за подбородок поднял голову сына.Он пытался отворачиваться, из зажмуренных глаз у него лились слезы, и он ещеподвывал тихонько, жалобя самого себя и Степана, — чего ты ревешь? Чтослучилось? Почему ты мне не сказал, чтобы я пришел в школу?

— Я… я… бо… боялся, — выдавил Иван, икая.

— Боялся? — переспросил Степан, опять приходя в ярость. —Меня?!

Только этого еще не хватало! Что за новости?

— Я что, — спросил он, едва сдерживаясь, — тебя бью? Иликусаю? Что ты несешь?

— Ни… ни… чего, — пробормотал Иван. — Только ты кри… кричишьвсе время…

— Пойди умойся, — приказал Степан холодно. — У нас временисовсем нет, а ты еще скандалы по утрам закатываешь. Ты что, не понимаешь, что уменя впереди целый день тяжелой работы? Это тебе не четыре урока отсидеть — и вбассейн, а потом гулять, а потом еще на корт с ракеточкой!

— Папочка, прости меня! — закричал совсем потерявшийся отгоря Иван и стал тыкаться Степану в майку. — Прости, я не хотел тебярасстраивать!

Ненавидя себя за то, что он не умеет наладить жизньсобственного сына, Степан неловко потрепал его по золотистой макушке и легкимшлепком отправил в ванную Про корт и про бассейн это он, пожалуй, загнулнапрасно.

Для Ивана и четыре урока — это тот же самый день тяжелойработы, а он как будто похваляется перед ним и упрекает его в тунеядстве. Вотчерт. Придется, видно, ехать в эту самую школу и разговаривать там с этой самойАгнессой Витольдовной.