— Нет, — ответил папа, открывая бутылку пива и усаживаясь накамень с сандвичем в руке. — Скорее мануфактурный.

— Ясно. — Я кинул Зигу Фриду кусок колбасы. Он мотнулголовой, поймал кусок на лету, подкинул, точно кот мышь, и заглотал в мгновениеока.

— Гляди-ка, папа, — говорю я. — Он лопает колбасу.

— Как мило с его стороны, — ухмыльнулся папа. — Истинныйдемократ, а?

— Можно его оставить, па?

— Там видно будет, — отрезал он. — Только не приставай. Уменя и так забот полон рот.

Зиг Фрид принялся вылизывать сковородку. Похоже, топленыйжир пришелся ему по вкусу. Уже стемнело, и костер под деревьями потрескивал такуютно. Я вытащил из прицепа спальник, раскатал и растянулся на нем, а Зиг Фридсвернулся калачиком у меня под боком. Мне страсть как хотелось оставить его усебя. Папа откупорил очередную бутылку пива.

— А что такое Голливуд-Парк? Мы там уже бывали? — спросил я.Мы столько больших городов объездили, что я им уже счет потерял.

Папа покачал головой.

— А почему нет?

— Потому что для этого надо пересечь весь Техас.

— А что такое Техас, папа?

— Что такое Техас? Ну, я тебе скажу. — Он зажег сигарету ивытянул ноги. — Техас — это самая большая область в мире без единого ипподрома,не считая Тихого океана. Я много лет мечтал добраться до Голливуд-Парка иСанта-Аниты, но у меня никогда не было столько денег, чтобы проделать весь путьчерез Техас одним махом, а только так и можно его преодолеть. Как-то раз, ещедо твоего рождения, я покинул Оуклоун-Парк, добрался аж до Тексарканы и раноутром, собравшись духом, рванул через Техас. Но чем больше я об этом думал, темсильнее малодушничал, и миль через пятьдесят окончательно сыграл труса,повернул обратно и больше уж не пытался. — Он глядел на огонь и вздыхал,тихонько покачивая головой. — Быть может, теперь я уже слишком стар, чтобыснова рискнуть. Для этого надо либо быть молодым и полным задора и готовноститерпеть любые невзгоды, либо иметь кучу денег. С Техасом дурака не поваляешь.Там в какую сторону ни глянь, на тысячи миль ни одной скаковой дорожки. И колисовсем на мель сядешь, придется устраиваться на работу или что похуже. Нет, этоне безопасно Я видел, что он и впрямь серьезно озабочен. Каждый вечер, когда мыостанавливались на ночлег, он доставал дорожные карты и линеечкой измерялрасстояние и подсчитывал оставшиеся деньги. Но, как ни крути, выходило все однои то же. Мы сядем на мель в местечке под названием Пайот, на полпути междугородами Фэрграундс и Голливуд-Парк.

— Нет, черт побери, ничего не выйдет, — сказал он как-топоздно ночью. — Номер не пройдет. Мы застрянем посреди Техаса, будь уверен.Единственное место, где мы можем отсидеться, покуда осенью не откроются скачкив Фэрграундс, это ферма Сагамора.

Я завопил от радости и стиснул Зига Фрида в объятиях, а онтявкнул и лизнул меня в ухо. Вот так мы и поехали к дяде Сагамору.

Папа уже давненько не бывал на ферме, поэтому едва мысвернули с шоссе на проселок, ему пришлось расспрашивать, как туда проехать. Мыпритормозили у маленького, без пятнышка краски деревянного домика. Напротивстоял бревенчатый амбар, а какой-то мужчина гонялся по двору за поросенком.Услышав вопрос, он остановился и, сняв шляпу, вытер лоб красным носовымплатком.

— Сагамор Нунан? — переспросил он странным голосом, словнобы дивясь.

— Ну да, — подтвердил папа.

— Вы что, в самом деле собираетесь к Сагамору Нунану? — Тотвсе ушам не верил.

— А что тут дурного? — Папа начинал уже злиться. — Он ведьеще там живет, разве нет?

— Сдается мне, да, — кивнул тот. — По крайней мере, я невидел, чтобы его оттуда выдворяли.

— Ну и как тогда нам туда проехать?

— Что ж, держитесь прямо по этой дороге. Гравий скорозакончится, и пойдет все больше песок, но ничего, проедете даже с этим вашимприцепом. Как взберетесь на пологий песчаный холм, увидите колею, ведущуюналево, к навесным воротам. Оттуда еще с четверть мили, и, ежели ветер будетвстречный, вы и сами учуете. — Он снова отер лицо. — А коли встретите какиемашины оттуда, лучше посторонитесь — они, верно, будут мчать как угорелые.

— Мчать как угорелые? — повторил папа.

— Угу. Шериф-то наш обычно бывает здорово зол после того,как съездит туда. Просто рвет и мечет. Трех поросят мне уже сбил в этом году —Да, плохо дело, — протянул папа. Мужчина тряхнул головой:

— Собственно говоря, я потому и гоняюсь за этим кабанчиком.Двое шерифовских парней вот-вот проедут обратно, так что мне лучше бы привязатьего, пока худа не вышло. У них тяжелая рука на поросят.

Папа поблагодарил его, и мы поехали дальше.

— А что он имел в виду — “вы и сами учуете”? — спросил я.

Папа-с отсутствующим видом покачал головой. Похоже,задумался о чем-то.

— Кто знает. С Сагамором никогда ничего не скажешь толком.

Мы въехали на гряду холмов, поросших соснами. Машина снатугой волочила прицеп по песку, мотор аж весь раскалился. Когда мы перевалилиза гребень и начали спускаться вниз, то заметили другой автомобиль. Он стоял нанебольшой прогалинке справа от дороги, как раз за поворотом. Деревья тамрасступались, и видно было дно пересохшей речки у подножия холмов. На крышемашины, свесив ноги на капот, сидел какой-то мужчина в белой шляпе и сбиноклем, прямо как на скачках. Папа нажал на тормоз и остановился, а тот типвыпустил бинокль, повисший на ремешке у него на шее, и уставился на нас. Япопытался углядеть, что это он там высматривает, но вокруг виднелись лишь поляда деревья.

— Что ищете? — полюбопытствовал папа. Внутри машины оказалсяеще один мужчина, и тоже в белой шляпе. Он вылез наружу и переглянулся спервым.

— Самолеты, — отозвался тот с крыши.

— Вправду? — удивился папа.

— Безусловно. Мы из противовоздушной обороны, — подтвердилвторой и ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. — Вдруг русским взбредет в головуполететь этой дорогой. А вы, ребята, куда путь держите?

Папа с минуту задумчиво глядел на него.

— В аэропорт, — доверительно сообщил он наконец. — И есливстречу русский бомбардировщик, непременно дам вам знать.

Отыскав колею влево, мы проехали сквозь ворота из колючейпроволоки и, чуть спустившись по склону среди деревьев, внезапно увидели фермудяди Сагамора.