Расскажу я вам, если на то будет ваше желание, о томвремени, тех людях, которые жили в те времена, и о тех, которые жили, но людьмивовсе не были. Расскажу о том, как и те, и другие боролись с тем, что им товремя принесло. С судьбой и с самими собою.

Начинается эта история мило и приятно, туманно и чувственно,радостно и трогательно. Но пусть это вас, любезные господа, не обманывает…

Пусть не обманывает.

в которой читатель имеет возможность познакомиться сРейнмаром из Белявы, именуемым Рейневаном, причем сразу со всех его наилучшихсторон, включая беглое знание ars amandi,[14] секреты коннойезды, тайны Ветхого Завета, не обязательно именно в такой последовательности.Глава повествует также о Бургундии, как в узком, так и в широком смысле

В раскрытое окно комнаты на фоне темного еще после недавнейбури неба виднелись три башни: ратуши, самой близкой, чуть подальше – стройной,горящей на солнце новенькой красной черепицей колокольни Святого ИоаннаБогослова, а за ней широкого округлого донжона княжеского замка. Вокругцерковной колокольни вились ласточки, напуганные недавним колокольным звоном. Ихотя колокола довольно давно отзвенели, перенасыщенный озоном воздух все еще,казалось, продолжал вибрировать.

Совсем недавно звонили колокола церквей Пресвятой Девы Мариии Тела Господня – однако эти колокольни не были видны из окна комнатки намансарде деревянного дома, будто ласточкино гнездо прилепившегося к комплексуавгустинского приюта и монастыря.

Был час сексты.[15] Монахи завели «Deus inadiutorium».[16] А Рейнмар из Белявы, которого друзья называлиРейневаном, поцеловал вспотевшую ключичку Адели фон Стерча, высвободился из ееобъятий и, тяжело дыша, пристроился рядышком на постели, горячей от любви.

Из-за стены, со стороны Монастырской улицы, доносилиськрики, громыхание телег, глухой гул пустых бочек, певучий звон оловянной имедной посуды. Была среда, базарный день, как обычно, привлекающий в Олесьницумножество торговцев и покупателей.

Memento, salutis Auctor

quod nostri quondam corporis,

ex illibata virgine

nascendo, formam sumpseris,

Maria mater gratiae,

mater misericordiae,

tu nos ab hoste protege,

et hora mortis suscipe…[17]

«Уже распевают гимн, – подумал Рейневан, расслабленнообнимая родившуюся в далекой Бургундии Адель, жену рыцаря Гельфрада фонСтерчи. – Уже гимн. Прямо не верится, до чего быстро пролетают мгновения счастья.Так хочется, чтобы они длились вечно. Ан нет – проносятся, словно сон…»

– Рейневан… Mon amour[18]… Мойбожественный мальчик… – Адель хищно и ненасытно прервала его дремотныемысли. Она тоже ощущала преходящесть времени, но явно не хотела транжирить егона философские размышления.

Адель была совершенно, полностью, ну то есть абсолютноголой.

«Что город, то норов, что деревня, то обычай, – думал вэто время Рейневан. – Как же интересно познавать мир и людей. Женщины из Силезиии немки, к примеру, стоит дойти до главного, позволяют подтянуть их рубашку невыше пупка. Польки и чешки поднимают сами, к тому же охотно, выше грудей, но низа что не снимут совсем. А вот бургундки, ну, эти мгновенно сбрасывают все,видать, их горячая кровь во время любовного упоения не терпит на коже нилоскутка. Ах, какая прелесть – познавать мир! Нет, похоже, Бургундияраспрекрасная страна. Роскошным должен быть тамошний ландшафт. Высокие горы…Крутые холмы… Долины…»

– Ах, аааах, mon amour,– стонала Адель фон Стерча,прижимаясь к рукам Рейневана всем своим бургундским ландшафтом.

Рейневану, кстати, было двадцать три года, и с миром онознакомился, вообще-то говоря, не очень широко. Знал с полдюжины чешек, ещеменьше силезок и немок, одну польку, одну цыганку – что же до прочихнародностей, то лишь один раз… получил отказ от венгерки. Так что егоэротические экспериенции[19] никоим образом нельзя было отнестик разряду обширных, более того, откровенно говоря, они были достаточно мизерныкак количественно, так и качественно. Тем не менее он ими гордился и даже поройзадирал нос. Рейневан, как каждый переполненный тестостероном юноша, считалсебя крупным соблазнителем и знатоком любовных дел, от которого у прекраснойполовины человечества нет никаких тайн. Однако истина состояла в том, что заодиннадцать встреч с Аделью фон Стерча Рейневан узнал об ars amandi больше,нежели за все трехлетнее пребывание в Праге. Однако так и не усек, что именноАдель учит его. Он был убежден, что тут все дело в его старомодных талантах.

Ad te levavi oculos meos

qui habitas in caelis

Ecce sicut oculi servorum

ad manum dominorum suorum.

Sicut oculi ancillae in manibus dominae suae

ita oculi nostri ad Dominum Deum nostrum,

Doneс misereatur nostri

Miserere nostri Domine…

Адель ухватила Рейневана за шею и потянула на себя.Рейневан, схватившись за то, за что следовало, любил ее. Любил крепко исамозабвенно и – словно этого было мало – шептал ей на ушко заверения в любви.Он был счастлив. Очень счастлив.

Переполнявшим его сейчас счастьем Рейневан был обязан – ненапрямую, конечно, – святым угодникам. А дело было так.