Чувствуя раскаяние за какие-то грехи, известные только ему иего исповеднику, силезский рыцарь Гельфрад фон Стерча отправился в покаянноепаломничество к могиле святого Иакова. Но по дороге изменил планы. Решил, чтодо могилы явно далековато, а поскольку святой Изя[20] тоже не усороки из-под хвоста вывалился, то вполне достаточно дойти до Сент-Жилье.Впрочем, добраться до Сент-Жилье Гельфраду также не было дано. Доехал он толькодо Дижона, где случайно познакомился с шестнадцатилетней бургундкой,очаровательной Аделью де Бовуазен. Адель, совершенно пленившая Гельфрада, быласиротой. Два ее брата – гуляки и вертопрахи – не моргнув глазом выдалисестренку за силезского рыцаря.

Хотя по разумению братьев Силезия лежала где-то между Тигроми Евфратом, тем не менее Стерча показался им идеальным зятем, поскольку не очень-топрепирался, выговаривая приданое. Так вот и попала бургундка в Генрихдорф, селопод Зембицами, землями, пожалованными Гельфраду короной. А в Зембицах, уже какАдель фон Стерча, она приглянулась Рейневану из Белявы.

Взаимно.

– Ааааах! – выдохнула Адель фон Стерча, сплетаяноги на спине Рейневана. – Аааааа-аааах!

Дело никогда бы не дошло до этого аааханья и все кончилосьперемигиванием да незаметными посторонним жестами, если б не третий святой –Георгий. Потому как именно Георгием-то, как и остальные крестоносцы, клялся иприсягал Гельфрад, присоединяясь в сентябре 1422 года к которому-то там посчету антигуситскому крестовому походу, организованному курфюрстомбранденбургским и маркграфами Майсена. Крестоносцы в те времена особымиуспехами похвастаться не могли, ибо вошли в Чехию и довольно скоро из неевышли, вообще не рискнув вступать с гуситами в бой. Но хоть боев и не было,однако без жертв не обошлось, и одной из них оказался как раз Гельфрад Стерча,получивший серьезный перелом ноги при падении с коня и теперь, как следовало изпосылаемых родным писем, продолжавший лечиться где-то в Плайссенланде. Адельже, соломенная вдовушка, проживавшая в то время у родственников мужа вБерутове, могла без помех встречаться с Рейневаном в комнатке при олесьницкоммонастыре августинцев, неподалеку от больницы, при которой Рейневан содержалсвой кабинет.

Монахи церкви Тела Господня запели второй из трех псалмовсексты. «Надо поспешить, – подумал Рейневан. – Как только они начнут capitulumи далее – Kyrie, но ни минутой позже, – Адель должна исчезнуть стерритории больницы. Ее здесь никто не должен видеть».

Benedictus Dominus

qui non dedit nos

in captionem dentibus eorum.

Anima nostra sicut passer erepta est

de laqueo venantium…

Рейневан поцеловал Адель в бедро, а потом, воодушевленныйпением монахов, вдохнул поглубже и погрузился в нард и шафран, в аир и корицу,в мирру и алой с лучшими ароматами.[21] Напружинившаяся Адельпротянула руки и впилась ему пальцами в волосы, мягкими движениями бедерпомогая его библейским начинаниям.

– Ox, ооооох… Mon amour. Mon magicien.[22]Божественный мальчик… Чародей…

Qui confidunt in Domino, sicut mons Sion

non commovebitur in aeternum,

qui habitat in Hierusalem…

«Уже третий псалом, – подумал Рейневан. – Как желетят мгновения счастья».

– Reververe,[23] – промурлыкал он,опускаясь на колени. – Повернись, повернись, Суламиточка…

Адель повернулась, опустилась на колени и наклонилась,крепко ухватившись за липовые доски изголовья и подставив Рейневану всюобольстительную прелесть своего реверса. Афродита Каллипига – подумал он,приближаясь к ней. Античная аналогия и эротическая картинка сделали свое дело:приближался он не хуже недавно упомянутого святого Георгия, атакующего драконанаправленным копьем. Стоя на коленях позади Адели, будто царь Соломон за одромиз дерева ливанского, он обеими руками ухватил ее за виноградинки Енгедские.[24]

– С кобылицей в колеснице фараоновой,[25]– прошептал он, наклонившись к ее шее, прекрасной, как столп Давидов.[26] – Я уподоблю тебя, возлюбленная моя.

И уподобил. Адель крикнула сквозь стиснутые зубы. Рейневанмедленно провел руками вдоль ее мокрых от пота боков, взобрался на пальму иухватился за ветви ее, отягощенные плодами. Бургундка откинула голову, каккобыла перед прыжком через препятствие.

Quia non relinquet Dominus vergam peccatorum.

Super sortem iustorum

ut non extendant iusti

ad iniquiatem manus suas…

Груди Адели прыгали под руками Рейневана, как двакозленка-двойни серны. Он подложил вторую руку под ее гранатовый сад.

– Duo… ubera tua, – стонал он, – sicut duo…hinuli capreae gemelli… qui pascuntur… in liliis… Umbilicus tuus crater…tornatilis numquam… indigens poculis… Venter tuus sicut acervus… triticivallatus lillis…

– Ax… aaaax… aaaax, – поддерживала контрапунктомбургундка, не знающая латыни.

Gloria Patri, et Filio et Spiritui sancto.

Sicut erat in principio, et nunc, et semper

et in saecula saeculorum, Amen.

Alleluia!

Монахи пели. А Рейневан, целующий шею Адели фон Стерча,ошалевший, очумевший, мчащийся через горы, скакавший по холмам, saliens inmontibus, transiliens colles, был для любовницы словно юный олень на горахбальзамовых. Super montes aromatum.

Дверь распахнулась от удара с таким с грохотом и силой, что,сорвавшись с петель, вылетела в окно. Адель тоненько и пронзительно взвизгнула.А в комнату ворвались братья Стерчи. Сразу было ясно: это отнюдь не дружескийвизит. Рейневан скатился с кровати, отгородившись ею от незваных гостей,схватил одежду и торопливо принялся натягивать на себя. Это частично удалось,но только потому, что лобовую атаку братья Стерчи направили на невестку.

– Ах ты проститутка! – зарычал Морольд фон Стерча,выволакивая голую Адель из постели. – Ах ты тварь паскудная!