Через несколько минут мы уже двигались в направлении речки.Речка здесь неширокая, в некоторых местах больше напоминает ручей, затоисключительно чистая. Цивилизация мало коснулась этих мест, а речушку питалиподземные ключи, этим обстоятельством объяснялся и тот факт, что вода в рекебыла холодной и даже при двадцативосьмиградусной жаре радовала прохладой. Попесчаной тропинке мы спустились к омуту, который местные называли Круглым.Детишки с визгом и брызгами ныряли возле берега и успели поднять со дна всю муть,так как в отличие от нас проводили здесь время с утра до вечера. Женькаскривилась и посмотрела на нас.

— Идемте на Большой омут, — кивнула Верка и резвопотрусила по тропинке.

Большой омут вовсе не был большим, зато считался оченьглубоким, детня сюда не ходила, да и взрослые наведывались нечасто, потому чтоот деревни его отделяло чуть больше километра. Впрочем, от Веркиного дома онбыл неподалеку, только спускаться надо было с другой стороны, теперь же нампредстояло сделать приличный крюк. Я по этому поводу ничуть не расстраивалась:на мне соломенная шляпа, защищающая лицо от солнца, я только что съела трипирога с клубникой, и прогуляться было просто необходимо. Однако Женька несмогла удержаться от критических замечаний.

— Надо было через огород идти, — проворчала она.

— Так чего ж ты не пошла?

— Я думала, мы на Круглый омут идем.

— Так и мы думали.

Впереди показались кусты ивы, и вскоре мы уже раздевались наотлогом берегу.

— Холоднющая какая, — сунув ногу в воду, проворчалаЖенька и поежилась, потом постояла, точно к чему-то прислушиваясь, и с разбегубросилась в воду, подняв столб брызг.

— Чокнутая, — покачала головой Верка и устроиласьна траве. Я взглянула на нее, на Женьку, голова которой к этому моментупоявилась на поверхности, и осторожно вошла в воду. Прыгать в омут очертяголову в отличие от подружки я не люблю, поэтому потратила минут пять, преждечем окунулась, все это время жалобно поскуливая и повизгивая.

— Давай наперегонки к тому берегу, — позвалаЖенька. Предложение показалось толковым, и, прокричав в ответ: «Давай!», яустремилась к подружке. Задора в Женьке больше, чем умения, конечно, я ееобогнала, и она, сразу потеряв интерес к соревнованиям, приблизилась к берегу,сплошь заросшему ивой, и, делая вид, что не обращает на меня внимания, нырнула.

Я легла на спину и раскинула руки. Из состояния абсолютногоблаженства меня вывел Женькин вопль. Орала она так, что я в полнойрастерянности крутанулась на живот, забыв прикрыть при этом рот. Женька стоялапо грудь в воде, колотила по ней руками, поднимая брызги, и вопила что естьмочи.

— Что ты орешь? — укоризненно спросила я,подплывая ближе, и тут обратила внимание на физиономию подружки. Вне всякогосомнения, она спятила: перекошенный рот, вытаращенные глаза и такой ужас в них,что я совсем было решила тоже заорать, но вовремя одумалась и только вздохнула:— Спятила ты, что ли?

— Вытащи меня отсюда! — рявкнула Женька,неожиданно приходя в сознание. Тут она заметила бросившуюся в воду Верку иотчаянно закричала: — Не ходи сюда!

— Змея? — догадалась я, зябко ежась. Женькасхватила меня за руку и кинулась к берегу, отчетливо стуча зубами. Само собой,я припустилась следом, и через мгновение мы уже стояли на берегу все трое. Мы сВеркой торопливо оглядели Женьку, не нашли в ней никаких перемен и жуткоосерчали. — Ну и что ты орала, больная? — зло спросила я. Верка,которая по натуре была человеком добрым, посмотрела на меня укоризненно иповторила тот же вопрос ласково, при этом опустив эпитет «больная». Женькавновь начала трястись, а Верка брякнула:

— Пиявки?

— Пиявки в реке не водятся, — отрезала я.

— Почему? — не поверила Верка.

— Откуда мне знать? Просто не водятся, и все тут…

— Ты точно знаешь? — все еще сомневалась она, аЖенька неожиданно заорала:

— Дуры, мать вашу, там утопленник!

— Чего? — разом открыли мы рты.

— Утопленник, — повторила Женька и вздохнула соблегчением, точно избавилась от тяжкой ноши.

Минуту, не меньше, мы стояли молча, таращась друг на друга,затем я смогла спросить:

— По-твоему, это хорошая шутка?

— А кто тут шутит? — хмыкнула Женька, заметноприходя в себя, правда, плечами все еще дергала, и физиономия ее теперьвыглядела не серо-зеленой, а просто бледной.

— Ну? — нахмурилась я.

— Гну. Утопленник, говорю, там. Кажись, за корягузацепился.

— Как же так? — переминаясь с ноги на ногу,пролепетала Верка. — Если б кто утонул, так в деревне бы знали…

— Может, еще не знают, может, только что утонул…

— Мужчина или женщина?

— Почем я знаю… руку видела, вроде женщина…

— Да врет она все, — не выдержала я.

— Показалось с перепугу, — кивнула Верка и отважношагнула в воду. — Где это?

— Вон там, у берега, — ткнула пальцем Женька всамое глубокое место. Кажется, там метров семь в глубину, и увидеть что-либоподружка никак не могла. Впрочем, если она говорит, что у самого берега…

— Там какая-нибудь коряга, — успокаивала Верка побольшей части сама себя. — А тебе померещилось.

Она нырнула, но почти тут же голова ее показалась из воды, иВерка отчаянно забила руками, возвращаясь к берегу.

— Ты чего? — растерялась я.

— Там в самом деле кто-то есть, — сообщила она,здорово заикаясь. Верка — девка серьезная и так шутить не могла, совесть вотличие от Женьки у нее есть, выходит, она действительно что-то там увидела…

— В деревне все друг друга знают, — пытаясьрассуждать здраво, сказала я. — И если б кто утонул…

— Надо собрать людей, — надевая шорты, бормоталаЖенька. — Побегу в деревню… и милицию вызвать, обязательно милицию…

Верка натянула сарафан и, судя по выражению ее лица, всерьезсобралась кричать «Караул!».

— Подождите, — поморщилась я. — А если тамкоряга? За такие шутки…

— Это не шутки, — возмутилась Женька, и Веркапоспешно кивнула:

— Точно. Там что-то есть…

— Что-то или кто-то? — спросила я.