Емеля зарделся.

— Я трактир один знаю, — начал он. — Медовухатам знатная...

— Медовуху я люблю.

Не сговариваясь, Иван с Емелей собрали с земли щепки изапихали их в печь. Потом Емеля взобрался на лежанку, Иван — на коня, иновоиспеченные друзья неспешно двинулись к трактиру.

— Я печи-то люблю, — смущенно призналсяИван. — С малых лет на загнетке валялся. Зола теплая, сажа мягкая... Мамкапарным молочком поит. Лепота! Одна беда — отмыться толком не могу. Зола аждо костей въелась.

— Ничего, — махнул рукой Емеля. — Сходимкак-нибудь в баньку, отскребем...

— А ты зачем в стольный град пожаловал? —поинтересовался Иван. — В богатыри?

— Не, куда мне в богатыри-то... — Емеля склонилсяс печи и прошептал Ивану на ухо: — Любовь у меня. Царевну полюбил.

— Какую?

— Несмеяну, дочку Владимирову. Вот рассмешу ее да иполучу в жены. Еще и полцарства обещают.

— А как рассмешишь?

Емеля потупился.

— Да... Есть у меня одна примочка... Справлюсь.

За разговором и не заметили, как до трактира добрались.Народ на улицах дивился, но охальничать не спешил. Видать булава Ивановапроизводила хорошее впечатление на заносчивых киевлян.

У трактира Иван слез с коня, бросил поводья подбежавшемумальчишке-половому и велел:

— Задашь меру овса, да протрешь досуха. Не ленись, а тообижу.

Иван двинулся в гостеприимно приоткрытые двери трактира. Заего спиной Емеля втолковывал половому:

— Нарубишь дров, только осиновые не бери, бериберезовые. От них жара больше, а копоти меньше. Золу выгребешь. Приду —проверю!

Свободный стол нашелся не сразу. Пришлось выгрести из-занего четверых пьяных киевлян да отнести их к двери. После этого друзья уселисьдруг против друга и лукаво переглянулись.

— Медовухи! — гаркнул Иван.

— Зелена вина! — добавил Емеля.

Из закуски имелись лишь медовые пряники по копейке пара ипеченые каштаны. Но друзей это не смутило.

— Как будешь к Несмеяне пробиваться? —поинтересовался Иван после третьей кружки медовухи. — Простых мужиков кней пускать не велено.

— А я простой? — плаксиво спросил Емеля, роняяголову в ладони. — Простой, да?

— Емелюшка, не обессудь... — Иван похлопал другапо плечу. — Я-то знаю какой ты крутой, а Владимиру сие неведомо. Знаешьчто, иди-ка со мной в богатыри! Тут-то тебе дорога к Несмеяне открыта будет.

— Подумаю, — наполняя очередную кружку, сказалЕмеля. — Подумаю...

Медовуха с пряниками шла замечательно. Когда бражникиприступили к зелену вину, на Ивана напала сентиментальность.

— Ох, отец-богатырь, как же ты без меня будешь? —причитал он. — Кого теперь сечь станешь? Ох, мамка! Ох, печка теплая... Яее, бывало, по всей избе двигал, выбирал, где поуютнее...

— А моя печка сама ездит... — лепеталЕмеля, — это все она... Она удружила...

— Кто, она? Печка?

— Какая печка?

Иван поморгал и наполнил кружки заново.

— Она... — продолжал говорить загадкамиЕмеля. — И в Киев она меня отправили. Женись, говорит, на царевне. А яехать не хотел, ленивый я очень. К тому же и родным помогать надо. Папкастарый... ик!.. мамка старый... Как они дрова из леса возить будут?..

Емеля встал и побрел к двери. Иван продолжал пить. КогдаЕмеля вернулся, будущий богатырь уже заказал новую четверть вина.

— Печку я домой отправил! — падая на стул, сообщилЕмеля. — Пускай она мамке дрова возит! Наливай!

От дальнейшего вечера у Ивана сохранились самые смутныевоспоминания. Помнилось, что ходили они с Емелей по трактиру и спрашивали убражников, не печенеги ли они. Но печенегов не нашлось. Потом пили медовуху.Потом опять зелено вино. Иван кричал, что Емеля ему теперь — брат родной,а Несмеяна — золовка ненаглядная. И объяснял, что Емеля непременно будетбогатырем. Пили. Требовали у трактирщика закуску, но и пряники и каштаныкончились. Емеля клялся, что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он вразорганизует...

Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.

...Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущийбогатырь разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеляисчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись огрызкипряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля закуску.

— Ай да мы, — прошептал Иван. — Богатыри, немы... Трактирщик!

Из-под стойки выполз трактирщик.

— Где печенег? — спросил Иван строго.

— Не было такого, — признался трактирщик.

— А кого ж мы лупили за Русь-матушку?

— Мойшу-портного.

— Да?

Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:

— Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?

— Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, —покорно сказал трактирщик.

«Решился-таки в богатыри», — подумал Иван. Помолчал.Потом взял со стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.

— Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?

— Вмиг! — ожил трактирщик, — Только что завозбыл.

Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь:крынка огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иванвяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге ипроглотил.

Полегчало...

— Сколько с меня, добрый человек? —поинтересовался он.

— Рупь с полтиной, да два гроша на чай, — сообщилтрактирщик.

Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел вконюшню. Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. Подороге неторопливо проверял пожитки — не уперли ли ночью чего лихиемолодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь... Конь на месте. Грамоткаотцовская к Микуле... Грамотка!

Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, ивдруг шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер! Предатель!Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...

Богатырские казармы были украшением стольного града Киева.Окруженные цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы сии издавнастали местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые — набогатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые — о жизни погутарить,девки веселые — род богатырский множить. Иван с восторгом оглядывал празднуюпублику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть: «Я — Иван-дурак,будущий богатырь!»