Боян, желая вставить словечко, открыл было рот, но Ильяпоказал ему свой волосатый богатырский кулачище, и тот, клацнув зубами, ротзахлопнул. А Илья продолжил:

— «Налево пойдешь, в избу читальню попадешь, — натом камне писано, — направо пойдешь, славу себе сыщешь, а прямо пойдешь,голову свою сложишь». Ну, думаю, налево мне не надо, грамоте-то я не шибкообучен. За славой мне тоже недосуг бегать, пусть она за мной бегает. И двинул яконя прямой дороженькой. На Киев. И любой богатырь бы так поступил, верно яговорю?

Алеша и Добрыня согласно закивали. И вновь опрокинули нарадостях свои чарки в глотки. Вокруг раздался одобрительный гул. Впервые,доселе увлеченный беседой, Иван украдкой огляделся. В кабаке за столамидубовыми сидело по меньшей мере три десятка бравых молодцев. И все устремилисвое внимание к столу его новых товарищей.

— Ну вот, — продолжал Илья, — не прошел мойконь и десятка верст, как услышал я посвист змеиный, да окрик звериный. Коньмой встал, как вкопанный, а я, хоть и не робкого десятку уродился, сомневатьсястал: туда ли еду. Кровь от того свиста в жилах, прямо скажу, стынет.

Глянул я по сторонам, никого нетути. Глянул вверх и вижу: натрех дубах корявых гнездо огромадное свито. Тут слетает с него и встает передомной птица-не птица, человек-не человек...

— Соловей разбойник, — не выдержав, вставилсловечко Боян и испуганно прикрыл рот ладонью.

— Точно, — сказал Илья с расстановкой, тяжелымвзглядом смерив старца, — соловей.

— Молчу, молчу, — затравленно втянул голову вплечи сказитель.

— Правильно, — одобрил Илья, — и вот говоритмне соловьище этот поганый: «Доброго пути тебе, Илья Муромец. А давай мы стобой, богатырь, побратаемся. Будь ты мне братом названным. Станем мы по Русигуляти рука об руку, подвиги вершить богатырские». Ничего я ему не ответил,только вынул свой булатный меч, да и срубил чудищу буйну голову...

— За что?! — поразился Иван.

— А так, — объяснил Илья, — что б не лез слюбовью со своей.

— Темный ты, — сказал тихонько Боян Ивану наухо, — былин не знаешь. У них, у богатырей, заведено так. Вот и Алеша сТугариным тоже, и Добрыня...

А Муромец рассказывал дальше:

— Положил я соловьеву голову в чемодан и дальше двинул.Чуть-чуть проехал, глядь: терем расписной. Постучал я в дверь, та из петель-тои выскочила. А в сенях — девица красная стоит, в руках кочерга: от врагаобороняться. Как ударила она мне той кочергой промеж глаз, так и полюбил я ее сразу.

— Ну наконец-то, до дела добрался, — радостнопотер ладони Алеша, а Добрыня спросил, поблескивая глазами:

— А какая она, девка-то? Опиши, да поподробнее. Ноги,там, у ней какие, остальное все...

— Какая? — переспросил Илья и тут жеответил: — А мне как раз под стать. Кочерга-то у ней была в девяносто пуд.

— А ноги-то, ноги? — настаивал Добрыня.

— Ноги?.. — Илья задумался, потом пожалплечами, — ноги как ноги, шестьдесят восьмой размер.

Добрыня мечтательно закатил глаза к потолку и зачмокалгубами. А Иван вспомнил свою изящную миниатюрную Марью и вновь утвердился вмысли, что о вкусах не спорят.

— «Красна девица, — спрашиваю я ее, — какзвать тебя?» «Алена», — отвечает. «А будь ты, Алена, женой мне», —говорю. Улыбнулась она в ответ, словно солнышко взошло ясное, и вижу: полюбилсяя ей. Взял я ее на руки, отнес во поле чистое, и тут же мы с ней иповенчались — под ракитовым кустом.

— Вот это по нашему! — хлопнул себя по коленкеАлеша и от избытка чувств опорожнил очередную чарку. Иван же, разомлев от алкоголяи грез о Марье мечтательно произнес:

— И жили они долго и счастливо...

— Если бы! — горестно осадил его Илья, — эх,если бы. И умерли бы мы в один день... Уж кто-нибудь позаботился бы. Так нет,вернулись мы к ее терему рука об руку, тут и попутал меня нечистыйпохвастаться. Поставил я в горнице ее на стол чемодан свой да и говорю: «Глянь,Алена, от какого чудища я землю русскую избавил!» И крышку-то отворил. Как наголову соловьиную Алена глянула, закручинилась. «Что ж ты, богатырь,наделал, — говорит, — это ж батюшка мой, отец родный. Люб ты мнестал, Илюша, да отец — дороже. Поеду я теперича в Киев-град на тебя,богатыря, управу искать у князя, у Владимира, у Красно Солнышка». Сказала так,вскочила в седло моего коня и была такова, только пыль вдалеке заклубилася.Так-то вот.

Не сдержался тут Иван и заплакал во весь голос.

— А дальше, дальше, что было? — спросил он,всхлипывая.

— А дальше вот что было, — ответил Илья, ликомчернее тучи став, — пошел я во Киев, во стольный град пешим ходом. Счемоданчиком. Три дня и три ночи шел, да раздумывал: «Не по смерть ли я иду дапо скорую? Не сносить мне головы, коль Алену Владимир послушает...» Вот пришеля в Киев, двинул сразу в палаты княжеские, прошел во гридни столовые, глядь,князь со свитой своей пир пирует. Крест я клал по писанному, да кланялся иВладимиру, и Василисе-княжне, и боярам, и богатырям...

— Вот это я уже помню! — обрадовалсяДобрыня, — как ты Владимира под орех разделал. Дозволь дальше мнерассказывать, со стороны-то виднее.

— Рассказ этот ноша мне тяжкая, — молвил ИльяМуромец, — не пристало богатырю ношу с плеч перекладывать.

Он замолчал, и возникшая пауза была довольно тягостной.Наконец, он вновь нарушил ее:

— Позднее я узнал, что, выслушав Алену, князь к нейсжалился и меня наказать обещался. А саму ее, красну девицу, за попа Гапонасосватать...

— А это еще кто? — спросил Иван.

— Не знаешь? — удивился Боян, — ничего,узнаешь еще.

— Гапон — это Владимиров главный советник, —пояснил Добрыня. — Ежели Алена за попа выйдет, второй дамой на Русистанет, после Василисы. Но сам поп — прохиндей тот еще. Владимир емуверит, а мы, богатыри, закваску в нем вражью чуем. Да доказательств нету.

— Как вошел я в княжескую гридню столовую, —продолжал Илья, — встретил меня Владимир неласково. «Это кто еще, —говорит, — к нам пожаловал, словно пес пешком, не на коне лихом?Посадите-ка его на конец стола, там, где нищие да убогие...» А рядом с княземпопик сидит. Тот так надо мной насмехается: «То, видать, к нам Илюшкапожаловал, что не знает, как к девице свататься, не срубив головы ее батюшке».Осерчал я, понятно, за стол садиться не стал, только чемоданчик свой на негокинул да и вон пошел...

— Ой, погоди, Илья, — снова влез Добрыня, языккоторого слегка заплетался, — дай я хоть расскажу, что у князя потом было,ты же не видел. Когда ты вышел, да дверью хлопнул, стены в тереме треснули дапокосилися. Чемоданчик мы открыли, там — голова соловьева. Потом прибегаетстражник: «Князь, — кричит, — Илья Муромец с крыши твоей все золотыемаковки посбивал, а теперь в кабаке сидит, пропивает их. И всю голь киевскуюпоит.» Рассердился князь, послал семерых богатырей Илью сковать да к немуприслать. Не вернулись те богатыри, споил их Илья. Послал трижды по семь, и тене вернулися. Видит князь, вся дружина его так переведется. Говорит: «Видноспутал я Илью-богатыря с кем другим еще. Кто тут храбрый есть? Вы найдите его,да скажите, что приму его с великими почестями.» Тут мы с Алешей и вызвались.Ох, и погудели!