К черту все табу и суеверия! Ее набожная мать говорила: Богзнает прошлое, настоящее и будущее. В таком случае Он, посылая ее в этот мир,заранее знал, что она закончит жизнь самоубийством, и Его не должен шокироватьтакой поступок.

Вероника почувствовала приближение дурноты, которая затемначала быстро усиливаться.

Спустя несколько минут она уже с трудом различала площадь заокном.

Она знала, что была зима, около четырех часов дня, и чтосолнце скоро сядет. Она знала, что другие люди будут продолжать жить. В этотмомент мимо окна прошел молодой человек и взглянул на нее, совершенно неосознавая, что она умирает.

Группа боливийских музыкантов (а где Боливия? Почему вжурнальных статьях не спрашивается об этом?) играла у памятника ФранцеПрешерну, великому словенскому поэту, который оставил глубокий след в душесвоего народа.

Доживет ли она до конца этой музыки, доносившейся с площади?Это было бы прекрасной памятью об этой жизни: наступающий вечер, мелодия,навевающая мечты о другой части света, теплая, уютная комната, красивый полныйжизни юноша, который, проходя мимо, решил остановиться и теперь смотрел на нее.Она поняла, что таблетки уже начали действовать и что он – последнийчеловек, которого она видит в жизни.

Он улыбнулся. Вероника улыбнулась в ответ – теперь этоне имеет значения. Тогда парень помахал рукой, но Вероника отвела взгляд,сделав вид, что смотрит на самом деле не на него, – молодой человек и такуже слишком много себе позволил. Помедлив, он в явном смущении зашагал дальше,чтобы вскоре навсегда забыть увиденное в окне лицо.

Веронике было приятно в последний раз почувствовать себяжеланной. Она убивала себя не из-за отсутствия любви. Она умирала не потому,что была нелюбимым ребенком в семье, не из-за финансовых трудностей илинеизлечимой болезни.

Как хорошо, что она решила умереть в этот чудесныйлюблянский вечер, когда на площади играли боливийские музыканты, когда мимо ееокна проходил незнакомый парень, и она была довольна тем, что видели напоследокее глаза и слышали ее уши, а еще больше – тем, что в последующие тридцать,сорок, пятьдесят лет ничего этого не увидит и не услышит. Ведь даже самыепрекрасные воспоминания рано или поздно оборачиваются все тем же унылым инескончаемым трагическим фарсом, который называют жизнью, где без концаповторяется все то же и каждый день похож на вчерашний.

В желудке забурлило, и теперь ее самочувствие стремительноухудшалось.

Ну надо же, – подумала она – а я-то рассчитывала,что сверхдоза снотворного моментально погрузит в беспамятство.

В ушах возник странный шум, голова закружилась, потянуло нарвоту.

Если меня стошнит, умереть не получится.

Чтобы не думать о спазмах в желудке, она пыталасьсосредоточиться на мыслях о быстро наступающей ночи, о боливийцах, озакрывающих лавки и спешащих домой торговцах. Но шум в ушах все усиливался, ивпервые после того, как она приняла таблетки. Вероника испытала страх, жуткийстрах перед неизвестностью.

Но это длилось недолго. Она потеряла сознание.

Когда Вероника открыла глаза, первой мыслью было: «Что-то нанебеса не похоже». На небесах, в раю, вряд ли пользуются лампами дневногосвета, а уж боль, возникшая мгновением позже, была совершенно земной. Ах, этаземная боль! она неповторима – ее ни с чем не спутаешь.

Она пошевелилась, и боль стала сильнее. Появился рядсветящихся точек, но теперь Вероника уже знала, что эти точки – не звездырая, а следствие обрушившейся на нее боли.

– Очнулась наконец, – сказал чей-то женскийголос. – Радуйся, милочка, вот ты и в аду, так что лежи и не дергайся.

Нет, не может быть, этот голос ее обманывал. Это не ад, ведьей было очень холодно, и она заметила, что у нее изо рта и из носа тянутсякакие-то трубки. Одна из этих трубок, проходившая через горло внутрь, вызывалау нее ощущение удушья.

Она хотела выдернуть трубку, но обнаружила, что руки у неесвязаны.

– Не бойся, я пошутила: здесь, конечно, не ад, –проговорил тот же голос. – Здесь, может быть, похуже ада, хотя лично я тамникогда не бывала. Здесь – Виллете.

Несмотря на боль и удушье. Вероника за какую-то долю секундыпоняла, что с ней произошло. Она хотела умереть, но кто-то успел ее спасти.Кто-то из монахинь, а возможно, подруга, вздумавшая явиться без предупреждения.А может, просто кто-то зашел вернуть давний долг, о котором сама она давнозабыла.

Главное – она осталась жива и сейчас находится вВиллете.

Виллете – знаменитый приют для душевнобольных,пользующийся недоброй славой, – существовал с 1991 года, года обретенияСловенией независимости. В то время, рассчитывая, что раздел бывшей Югославиипроизойдет мирным путем (в конце концов, в самой Словении война длилась всегоодиннадцать дней), группа европейских предпринимателей добилась разрешения наустройство психиатрической лечебницы в бывших казармах, давно уже заброшенныхиз-за высокой стоимости необходимого ремонта.

Однако вскоре начались политические неурядицы, переросшие внастоящую войну – вначале в Хорватии, затем в Боснии.Предприниматели-соучредители фонда Виллете сильно забеспокоились: средствапоступали от вкладчиков, разбросанных по всему миру, даже имена которых былинеизвестны, так что всех их собрать, чтобы извиниться и попросить набратьсятерпения, было просто физически невозможно. Проблему пришлось решать способами,не имевшими ничего общего с официальной медициной. Так в молодой стране, едвауспевшей выбраться из «развитого социализма», Виллете стал символом худшего,что несет с собой капитализм: чтобы получить место в клинике, достаточно былопросто заплатить.

Многие, кто желал избавиться от кого-нибудь из членов семьииз-за споров по поводу наследства (или, скажем, по причине компрометирующегосемью поведения), готовы были выложить солидную сумму, лишь бы раздобытьофициальное медицинское заключение, согласно которому дети или родители,явившиеся источником проблем, помещались в приют.

Другие же, чтобы спастись от кредиторов или оправдатьнекоторые действия, следствием которых могло стать длительное тюремноезаключение, прятались в стенах больницы, а по истечении нужного временивыходили на волю свободными людьми, над которыми уже бессильны и судебныеисполнители, и кредиторы.