— Зачем раскусывать меня? Не надо. Я не орех, не куринаякосточка.

— Остроумно. Опять уходите от прямых ответов. Знаете, многиеговорят, вы человек холодный, надменный, чрезвычайно скрытный. Не любят вас,Михаил Владимирович. Коллеги, собратья не любят. Я даже слышал, что вы владеетеприемами древней жреческой магии, потому вас так ценит Ильич, вы будто быприворожили его.

Тюльпанов замолчал, впервые взглянул прямо в глаза МихаилуВладимировичу, но мгновенно отвел взгляд.

— Повезло мне вовремя родиться, — пробормотал профессор, —лет триста назад где-нибудь в Испании, во Франции не избежать бы мне костраСвятой инквизиции.

— Не думаю. Инквизиторы тоже болели и нуждались в надежныхдокторах. Вас бы вряд ли тронули. Жгли мошенников, самозванцев, еретиков. Людейлояльных и полезных не трогали.

— А я разве не еретик? Самый что ни на есть. Впрочем, ладно.Дурацкий какой-то разговор, — профессор зевнул, потянулся, хрустнув суставами.— Няня права, стар я для бессонных трудовых ночей. Будьте любезны, НиколайПетрович, налейте еще вашего чудесного кофе.

Тюльпанов вылил ему в чашку все, что осталось в кофейнике,закурил и улыбнулся удивительно сладко.

— Да, вы правы, разговор дурацкий. А все-таки магическийэлемент в вашем мастерстве присутствует. С точки зрения диалектическогоматериализма чушь полнейшая, мракобесие. Однако я много раз видел своимиглазами, как вы оперируете, это, знаете ли, впечатляет. Поневоле уверуешь вколдовскую силу.

— Не надо, Николай Петрович, не верьте в колдовскую силу.Здоровее будете, — профессор опять зевнул и взглянул на часы, — минут черезпять пора идти. Сколько лет нашему больному?

— Он семьдесят восьмого года.

— Значит, чуть за сорок. Выглядит старше. Почему вы его такбоитесь?

— Я? Боюсь? — Тюльпанов опять сладко улыбнулся и дажеподхихикнул. — Нет, дорогой мой профессор, вы совершенно превратно поняли меня.Я чувствую огромную ответственность за здоровье товарища Сталина, я гордвеликой честью, миссией, возложенной на меня волей народных масс.

Он медленно встал, распрямился, вытянулся, застыл,молитвенно сложив ладони у солнечного сплетения. Улыбка все еще не сползла, нолицо странно преобразилось, порозовело, стало радостной нежно персиковоймаской, как будто даже структура кожи поменялась, уплотнилась, глянцевитозаблестела.

Пожилой неглупый человек, опытный врач, любитель домашнейвыпечки и турецкого кофе, в одно мгновение превратился в куклу из папье маше.

— Товарищ Сталин — верный друг, ученик и соратник ВладимираИльича. Он прошел подполье, тюрьмы, ссылки, огонь Гражданской войны, не щадясебя, боролся за светлое будущее, готов был пролить кровь за идеалы коммунизма,за наше счастье. Кровь борцов… священная кровь… символ единства… храмвсемирного благоденствия…

Если бы он запел петухом или прошелся на руках по кабинету,это показалось бы менее странным.

«Вот действительно магия, — изумленно подумал МихаилВладимирович. — Товарищ Сталин практически никто. Психопатический приступ?Бедняга помешался?»

Тюльпанов между тем замолчал, сник, рухнул в кресло, сталвяло жевать печенье.

— Да, в таком состоянии определенно нельзя оперировать, —сказал Свешников, — что с вами происходит?

— А что происходит? — Тюльпанов густо покраснел. — Что выимеете в виду?

Михаил Владимирович не стал объяснять, допил кофе, закурил,избегая смотреть в глаза Тюльпанову, и облегченно вздохнул, когда в дверьпостучали.

В операционной все было готово. Больной сидел на столе,свесив ноги. Профессор увидел сросшиеся второй и третий пальцы на левой ноге.Особая примета. Вообще весь он, Коба Сталин, состоял из «особых примет». Леваярука сантиметра на четыре короче правой. Ограниченная подвижность в области плеча.Черты простецкие, грубые. Оспины и пигментные пятна. Низкий лоб. Толстаякороткая шея. Топорная работа. Но почему-то лицо притягивало взгляд, врезалосьв память.

«Ни с кем его не перепутаешь, — заметил про себя МихаилВладимирович, — интересно… до переворота он был вне закона, много раз бежал изссылки, пользовался чужими паспортами. Как ему удавалось бежать и скрываться стакой внешностью? Кажется, он даже умудрялся свободно ездить за границу, напартийные съезды».

Анестезиолог подошел к Михаилу Владимировичу и шепнул:

— Отказывается от общего наркоза.

— Невозможно. Под местным я резать не буду, — громко сказалСвешников.

— Будете, — Коба уставился на профессора.

Верхние и нижние веки были мясистыми, тяжелыми. Радужкакрасно коричневая, с огненным отливом по краю. Зрачки вдруг показались МихаилуВладимировичу не круглыми, а прямоугольными, как у козла. Этот эффектзавораживал, впрочем, длился всего мгновение. Игра тени и света.

— Я вижу, вам лучше, боль утихла. Так бывает иногда, отстраха перед операцией. Хочется убежать, верно?

— Не верно. Режьте, но спать не буду под вашим ножом, — оноскалился, из под усов показались редкие прокуренные зубы. — Вы будете резать,я терпеть. Поглядим, кто кого, господин Свешников.

Михаил Владимирович затылком почувствовал, как напрягсяпозади него Тюльпанов, когда прозвучало плохое слово «господин».

«Азиатище шутить изволит, — печально вздохнул про себяМихаил Владимирович, — за куражом прячется страх. Он не хочет, чтобы кто-товидел, как ему страшно. Даже здесь, на операционном столе, желает оставатьсянепроницаемым».

— Мне кажется, Иосиф Виссарионович прав, — кашлянув,вмешался Тюльпанов, — нам следует обойтись без общего наркоза, в данный моменторганизм Иосифа Виссарионовича ослаблен, и вполне разумно ограничиться местнойанестезией.

— Спинальную, по Биру? — робко уточнил анестезиолог.

— Ну что ж, ладно, хотя это глупо, — сказал профессор иотправился мыться.

«Хам, тяжелый неврастеник, — раздраженно думал МихаилВладимирович, пока тер намыленной щеткой руки, от кистей до локтя, — вырежуотросток и больше уж ни за что, никогда лечить этого Кобу не стану».

Явился Тюльпанов и тревожно сообщил:

— Владимир Ильич телефонировал только что. Просил, чтобысразу после операции вы немедленно ему доложили самым подробнейшим образом.

Михаил Владимирович не счел нужным ответить, растопырилвымытые, рыжие от йода руки, сестра натянула на них стерильные перчатки, вставза спиной, принялась завязывать на профессоре многочисленные тесемки шапочки,маски, халата.