Хнык осклабился. Пальчик вновь царапнул воздух.

– Я тебя умоляю, противнюшечка! Обмануть суккуба в вопросахлюбви? О любви я знаю больше любого купидона. Да и что они могут понимать вчувствах, эти толстые диатезные сопляки? Палят из луков в кого попало, и дажене берут за это эйдосов!.. Если купидоны и превосходят кого-то в вопросахлюбви, то лишь комиссионеров! Комиссионеры – дрянь, мелкая сошка! Любовь не ихвид спорта!

– Не очень-то ты комиссионеров любишь. А Тухломона тызнаешь? – спросила Даф, пытаясь перевести разговор в безопасное русло.

При слове «Тухломон» Хнык передернулся.

– Конкурент противный! Бяка! Грубиян, зануда и вовсе никакаяне нюня моя!.. Эйдосы у меня уводит, амеба бесстыжая!.. Хоть и по другомуведомству, а все равно змея!

– Сочувствую! Вор у вора дубинку украл! – с насмешкойсказала Даф, радуясь, что сразу нашла у суккуба уязвимое место.

– Ты меня не жалей, противная нюнька! Ты себя жалей! –вспыхнул Хнык. – Вернемся к Мефодию. Я понимаю, почему ты не сознаешься, чтопривязалась к нему. У человека век недолог. Знаешь, сколько человек живет вднях? Двадцать—двадцать пять тысяч! Из них только десять тысяч приходится намолодость! Всего-то! А гонору, а планов! Нос куда задирает! А там время вышло,и все! Пакуйте чемоданы!

– Какие чемоданы? – не поняла Дафна.

– Спроси лучше: куда! Согласно купленным билетам либо натоварняк в Тартар, либо на экспресс в Эдем. У тебя же, нюня моя, впередигарантированная новенькая вечность. Глупо влюбляться, если изначально у вастакие разные возможности. Пусть даже он и будущий властелин мрака, но смертен,увы, как и все рожденное из праха.

– Я об этом не думала, – серьезно сказала Даф.

Суккуб быстро присел и снизу заглянул ей в глаза. На егомакушке Дафна увидела полосу, где темные короткие волосы смыкались с длинными исветлыми.

– Значит, ты все-таки признаешь, что влюбилась? – спросилХнык заговорщицким шепотом. – Ты, вечная, связала себя со смертным? А?

Дафна топнула ногой. Какое этому омерзительному существудело, испытывает она какие-то чувства или нет? Что за радость лезть в чужуюжизнь вместо того, чтобы жить своей?

«Стоп! Спокойствие! – сказала она себе. – А что, если этоготипа подослал Лигул? А кто еще? Если он не отчитывается Арею, то Лигулу! Что,если он вынюхивает, не потому ли я здесь, что опекаю Мефодия и хочу, чтобы егодар не достался мраку? В конце концов, Лигулу неизвестно, что я набросилашнурок с крыльями на шею Мефодию в лабиринте и связала себя с ним на всюжизнь».

– Я вечная, только пока кто-нибудь не срежет вот это. Уж неты ли? – сказала Даф, вызывающе качнув бронзовыми крыльями на шнурке.

Хнык стыдливо зарумянился.

– Фу, противная какая бяка! Клянусь моей милой единственноймамой, я об этом даже не думал! – поспешно сказал он.

– У тебя нет мамы. Клянешься ли ты своей сущностью, истиннымименем, черной луной и патентом на возвращение из Тартара? Пожалуй, такаяклятва меня устроит! – ласково уточнила Даф. Десять тысяч лет на школьнойскамье – срок достаточный, чтобы постигнуть азы науки стражей.

Суккуб тревожно икнул. Желания клясться истинным именем исущностью в его лукавых глазках не отразилось. И уж патентом на возврат изТартара он точно рисковать не собирался.

– Ладно, замяли, нюня моя!.. А теперь призовая игра! Сейчасмы сделаем генеральную репетицию твоему великому чувству! – перебил суккуб,вдохновенно шевеля пальчиками и неуловимо начиная походить на кого-то. Слово«чувство» он произнес так: «чюйство!», и в этом произношении оно обрело новое,какое-то липко-пошловатое содержание.

Пока Даф пыталась понять, о чем идет речь, Хнык что-тоделовито забормотал. Это было чисто внутреннее, техническое бормотание. Суккубнастраивался, сублимировался, вживался в образ.

– Вот я весь такой. Ну такой вот весь я! Тэк: система горбунаЛигула, Немировича и прочих Данченок! Уши – есть, нос есть. Под глазкамиположим небольшую тень от недосыпа, здесь бросим пару родинок. Что у нас еще?Волосы? Ах как хороши – просто подражать приятно! Сколотый зуб: чего ж он такзапустил себя? Есть же, извиняюсь, косметическая стоматология, – бубнил онвполголоса. – И вообще будущий повелитель мрака! Захоти он – у него выросло бысто зубов!

– Сто зубов не надо. Депресняк не выдержит конкуренции, –отказалась Даф.

Ей сделалось вдруг неуютно. Прямо перед ней стоял Мефодий.Она знала, конечно, что это всего лишь суккуб, но сердце все равно предательскизамирало в груди, после каждого третьего удара делая странную паузу. Если она,Дафна, страж света, так себя ведет, что же говорить о бедных влюбленных лопухоидах!Неудивительно, что они несут свои эйдосы проклятому суккубу за одно лишь правовременного обладания призраком! Даже Депресняк и тот пришел в замешательство иперестал шипеть. К Буслаеву, как известно, он относился неплохо, что всегдараздражало Дафну.

Суккуб завершил превращение и в новом обличье, красуясь,обошел вокруг Даф.

– О, солнце мое, я люблю тебя! Дай мне поносить своикрылышки! – сказал он голосом, возможно, чуть более глухим, чем это сделал быреальный Мефодий.

Ощутив, что заврался, суккуб проницательно взглянул на Даф ипоправил голос.

– Так как насчет, извиняюсь, крылышек? Поносить дашь? А ятебя за это, возможно, поцелую. А, возможно, и не поцелую! Такой вот япеременчивый!

Даф рассвирепела. Очарование исчезло. К тому же она все ещепродолжала использовать истинное зрение, и сквозь образ Мефодия нет-нет дапроступал гнусный облик Хныка.

– Перестань лезть в чужие дела! Еще один вяк в этом духе, ия… – пригрозила она.

Суккуб захихикал (или, точнее, «захюхюкал»), довольный, чтовывел ее из себя. Всерьез получить крылья Даф он в данный момент не надеялся, алишь глумился, следуя давней привычке.

– Ну-ка, ну-ка! Что же ты, противнюшечка, со мной сделаешь?Натравишь котика? Прогонишь звуками флейты? – с издевкой спросил он.

В отличие от комиссионеров суккубы не слишком боялисьмаголодий. Нет, они, разумеется, исчезали, когда их изгоняли, но уже через паруминут возвращались вновь как ни в чем не бывало.

Даф задумчиво куснула заусенец на большом пальце.

– Зачем же сразу флейтой? Есть и другие способы, – сказалаона и, отступив назад, что-то зашептала.

– Шепчи-шепчи! На меня заклинания не действуют! – со смехомсказал Хнык.