– На работу не устроилась? – спросил Дед. Вопросриторический, если бы устроилась, он наверняка узнал бы об этом первым, не отменя, а от добрых людей, которых вокруг него пруд пруди, так что можно было ине отвечать, но я ответила, опять-таки прикидывая: просто так он спросил или унего есть определенная цель?

– Нет.

– А собираешься?

– В основном теоретически. Благодаря твоей доброте уменя столько денег, что мне жизни не хватит, чтобы потратить их. – Вот ужправда так правда. – Это как-то не способствует трудовому порыву.

– Не хочешь завести ребенка? – огорошил меня Дед.У него что с утра, с головой проблемы?

– От кого? – спросила я, сложив руки на груди ииспепеляя его взглядом. Оказалось, совершенно напрасно, он не собиралсявыяснять с кем и как я провожу свое время, просто пожал плечами и изрек:

– Ну... в некоторых случаях это не так уж и важно.

Ты как раз в том возрасте, когда...

– Я помню о своем возрасте, – не очень вежливоперебила его я. – Охота тебе болтать глупости.

Я думала, он обидится и я смогу выпить кофе в молчании, но внего с утра точно бес вселился.

– Это не глупости, – отрезал он, посуровев. Дедэто умел, сразу хотелось вытянуться во фрунт и заодно покаяться в грехах, аесли грехов нет, то их лучше придумать. – Кому и что ты пытаешьсядоказать? – Твердости в его голосе лишь прибавилось, а я присвистнула:кажется, Дед затеял разговор по душам. В нашем случае вещь совершеннобесперспективная.

– Игорь, кончай с этой бодягой, – предупредила я.

Он недовольно нахмурился и огорошил меня вторично.

– Возвращайся ко мне. – Ко мне в данном случае –это в дом с колоннами и красными ковровыми дорожками, в просторечии именуемый«контора».

– Ага, – хмыкнула я. – Думаешь, как только явернусь, так сразу появится кандидатура возможного папаши моего будущегоребенка?

– Не делай вид, что тебя удивляет моепредложение, – разозлился он. – Чем болтаться без дела...

Я очень в тебе нуждаюсь. И я уверен, что ты скучаешь поработе...

Может, и вправду скучаю? По сплетням, интригам, по лживымполитикам, по прихлебателям всех сортов и мастей, что толкутся возле Деда, поночным телефонным звонкам, склокам, сварам, оговорам, по очередной кампаниипротив потенциальных конкурентов, по мыслям о будущих выборах, противниках,компромате и желании заткнуть недругам рты? Только Дед мог измыслить такое. Онбез всего этого точно жить не может, политик до мозга костей, хотя еще один мойстарший друг утверждает: Дед ничем не хуже других народных избранников, а вчем-то даже лучше. Деда хоть можно уважать за ум и твердость характера. Правда,иногда эта твердость такого сорта, что...

– Чего ты молчишь? – спросил он, тем самым прервавмои интересные мысли и его оценку как политического деятеля.

– Тебе хорошо известно мое мнение на этот счет.

– Это не мнение, а глупое упрямство. И не смотри так,ты злишься на меня, потому что я сказал правду.

Ты сделала красивый жест, ушла, хлопнув дверью...

– Я...

– Выслушай, – отмахнулся он, а мне так стало дажезабавно. Имея определенные интересы и желая помочь своим московским друзьям,Дед однажды зашел так далеко, что в результате погибли люди. Народу у нас какгрязи, но я сочла, что это слишком и, как он выразился, хлопнула дверью. Ктоего знает, может, он всерьез считал, что это красивый жест: мол, я не желаюиметь с этим ничего общего и умываю руки. Наверное, так и думал. А что, имеетправо. На самом деле я ушла, потому что меня переполняли злость и отчаяние. Яне люблю проигрывать, а в тот раз я проиграла с разгромным счетом. Теперь низлости, ни отчаяния у меня не было, лишь воспоминания, которые иногда являлисьночами и которые я безуспешно гнала прочь. Отчего бы в самом деле не вернуться?Не валяться на диване, разглядывая потолок, а заняться делом... Ну, если неделом... В общем, просто чем-то заняться. – То, что ты называешьпринципами, на самом деле нежелание признать, что мир далеко не так прост, какнам того бы хотелось. Я думал, ты достаточно взрослая, чтобы понять это. –Дед продолжил, все более увлекаясь. Иногда он отрабатывает на мне своиагитационные речи, вот как сейчас, к примеру. Поговорить он мастер, при этомвесьма убедителен; Гуру, да и только. Правда, на меня все это давно недействует. С постным видом я терпеливо ждала, когда ему надоест ораторствовать.

– Ты зачем мне денег дал? – спросила я, когда оннаконец заткнулся.

– Что значит «зачем»? – хмуро переспросил он.

– То и значит. Я даже толком не знаю, сколько их у меня.Забери их назад, я начну пухнуть с голоду, превозмогу лень и пойду работать.Возможно, даже к тебе, больше чем ты мне никто не заплатит. Ну как, по рукам?

– Не болтай глупостей, – возмутился он.

– Хорошо. А ты не мешай мне лентяйничать.

– Я не могу поверить, что тебя устраивает такая жизнь.Хоть бы ребенка родила...

– Не верь, только оставь меня в покое, – отрезалая. Он хотел что-то сказать, но лишь скрипнул зубами. – Машинувызвать? – после непродолжительного молчания предложила я, взглянув начасы. Он кивнул.

Я позвонила, а Дед пошел бриться, оставив дверь в ваннуюоткрытой.

Демонстрируя стремление к мирной жизни, я приготовила емучистую рубашку. Дед терпеть не мог надевать вчерашнюю, а так как последнеевремя он довольно часто оставался ночевать у меня, то с этим возникалипроблемы. Я их разрешила очень просто: пошла и купила целую дюжину рубашек.Взяв рубашку, Дед кивнул, выражая тем самым благодарность, и ни с того ни ссего спросил:

– Как премьера?

Признаться, я похлопала ресницами, прежде чем сообразила, очем он. Надо полагать, речь шла о моем появлении в театре с Тимуром Тагаевым.Оказывается, это событие не осталось незамеченным. Да, популярность имеет своиотрицательные стороны. Я-то думала, мы тихо-мирно отсидимся в партере, да нетут-то было.

Заметили, донесли, а Дед теперь голову ломает, что это смоей стороны: просто глупость или некий жест.

Я лишний раз посетовала на то, как изменились нашиотношения. Ни словечка в простоте, точно мы не самые близкие люди, а агентывражеских разведок. Белая горячка, одним словом.

– Лютецкая была неподражаема, – с умным видом.изрекла я.