– Да? – Дед помялся, не зная что сказать. Язавязала ему галстук, подала пиджак и проводила до двери. И с облегчениемвздохнула, когда он, сев в служебную машину, скрылся с глаз. Сашка робковыглянул из гостиной.

– Пошли гулять, – позвала его я и, как только мыоказались на улице, принялась жаловаться своей собаке. – Дед хочет, чтобыя вернулась. Слышишь, пес?

Что ты об этом думаешь? Он считает, что безделье дурно намне сказывается. Мол, от скуки человек способен на многое, к примеру, завестинеподходящего любовника, порочащего честь и достоинство... не ухмыляйся, это нея, это Дед так думает, вот... и даже родить что-нибудь от этого самоголюбовника, что уж вовсе никуда не годится. Но если он вновь станет моим боссом,непременно решит, что может мне указывать что делать и с кем ходить в театр.Такой умной собаке, как ты, объяснять не надо, как весело мы заживем, еслискажем «да», оттого лучше послать Деда к черту...

Пес не терпел, когда я ругалась, вот и сейчас он недовольноотвернулся, а мне вдруг стало жаль Деда, такое часто случается по непонятнойпричине. Я загрустила, а пес стал тереться о мои ноги.

– Прекрати, – буркнула я недовольно ипробормотала:

– Жаль парня, да не погубить бы девку.

Ближе к вечеру я заехала на мойку, отдала ключи от «Феррари»молодому человеку по имени Денис, а мы с Сашкой устроились в кафетерии, ожидая,когда можно будет забрать машину. Против желания я вновь вернулась мыслями кпредложению Деда. Не хотелось сознаваться, что безделье изрядно тяготит меня."К нему возвращаться необязательно, – думала я. – Можно простона работу устроиться. Например, в милицию.

Когда-то я работала следователем, правда недолго. Возьмут срадостью... может, без радости, но возьмут. Или в пресс-секретари податься, уменя большой опыт работы и невероятная популярность в родном городе".

Я непроизвольно поморщилась. Стоило мне представить себяспешащей в контору, как я сразу позавидовала своему нынешнему состоянию.

– Лучше я в теннис пойду играть, – пробормотала я,но Сашка услышал и поднял уши.

Наконец появился Денис, и мы побрели к машине.

Я распахнула дверь, ожидая, когда пес заберется на сиденье.Проще было бы его подсадить, но он этого не любит, считая подобное оскорблениемего достоинства.

На сиденье лежал фотоаппарат. Явно не мой. Правда, гдесейчас принадлежащий мне фотоаппарат, я понятия не имела, но этому нечегоделать в моей машине, это вне всякого сомнения.

– Откуда? – обратилась я к Денису, кивнув нафотоаппарат. Он пожал плечами:

– Девчонки нашли, когда в салоне пылесосили, подсиденьем валялся.

– Да? – Я взяла фотоаппарат и повертела в руках.

Обычная «мыльница», пленка на двенадцать кадров, отснятотолько четыре. – Девчонки ничего не перепутали? – на всякий случайспросила я. Денис обиделся:

– Конечно, нет. Что, не ваша техника? Может, оставилкто?

– Может, – согласилась я, устраиваясь в кресле.

Когда и кто мог оставить здесь фотоаппарат? Я возила Риткуна дачу, но ей в голову не придет покупать «мыльницу». Кроме нее, посторонних вмашине не было, не считая двух ребят, которых я вчера подвозила. Один бросилсвою промокшую куртку под ноги, фотоаппарат вполне мог выпасть из кармана иоказаться под сиденьем. Для парня-студента даже «мыльница» может быть большойпотерей. – Надо вернуть человеку его собственность, – вслух подумалая и решила заняться этим немедленно, благо что свободного времени у меня прудпруди.

При свете дня переулок у Рабочей улицы выглядел еще болеескверно: деревянный ящик для мусора давно сгнил, и двор превратился в помойку,казарма походила на декорации к фильму ужасов, однако на крыльце сиделастарушка, наблюдая за девочкой лет трех, которая каталась на велосипеде, обеулыбались и ничего особо ужасного в окружающем не видели. «Привычка», –пожала я плечами, притормозив возле ветхого забора.

Сашка наотрез отказался покидать машину, это место ему явноне понравилось. Я вошла в переулок, старушка, понаблюдав за мной, окрикнула:

– Вам что надо?

– Соседний дом, – ответила я и ткнула пальцем вубогое строение, видневшееся из-за угла казармы.

– Дом-то брошенный, выселили по весне жильцов, однастена обвалилась. Слава богу, никого не пришибло. Вы из ЖКО, что ли?

– Нет, молодого человека подвозила...

– Живет там кто-то, – перебила бабка. – Бомж,наверное, хотя не похож.

К этому моменту я достигла угла дома и развалюха предсталапередо мной во всем своем великолепии.

Если люди жили здесь еще этой весной, им остается. толькопосочувствовать. Дом, впрочем, язык не поворачивался назвать его так, былтрехэтажным, деревянным. На третьем этаже рамы в окнах отсутствовали, взглядрадовали темные дыры, через которые можно увидеть клочья обоев и дырявую крышу,левая стена была обложена кирпичом и держалась на подпорках, правая просторухнула, так что видны были комнаты.

В доме было два подъезда, дверь в первый распахнута настежь,лестница на второй этаж провалилась, дверь во второй подъезд заперта на замок.Я подергала его на всякий случай, но без толку. Рядом с дверью шесть звонков сфамилиями на клочках бумаги. Прочитать их было невозможно, сохранилась лишьодна: «Сидоровы», а рядом какой-то шутник вывел крупными буквами: «Добропожаловать в коммунизм». Ни один из звонков не работал. Рядом с дверью окно, завешенноежелтой шторой. Я постучала по стеклу и позвала:

– Хозяева, есть кто дома? – Довольно глупоезанятие, имея в виду наличие замка на двери, но чем черт не шутит. Тишина.

Я вернулась на тропинку, продолжая разглядывать дом. В окнахвторого этажа тюлевые занавески, старые, к тому же их не мешало бы выстирать,но помещение все же казалось обитаемым. «Отцов бы города сюда хоть на неделькуна принудительное жительство, – зло подумала я, – с женами и детьми».Впрочем, не мне возмущаться местной властью, я-то как раз живу в огромнойквартире с отдельным входом с улицы, гаражом в подвале и прочими достижениямицивилизации.

Старушка уже покинула свой пост на крыльце, девочка тожеисчезла. «Ладно, заеду позднее», – подумала я и поспешила покинуть этоместо, а то от моего оптимизма и чувства юмора и следа не останется.