Я поднялся по лестнице на второй этаж, постучал в дверь ивошел, не дожидаясь ответа. Кабинет писательницы был светлый, просторный, наобоях редкостные птицы, тропическая листва. Миссис Оливер в состоянии, близкомк умопомешательству, ходила взад и вперед по комнате, бормоча что-то себе поднос. Она окинула меня невидящим взором, отпрянула к стене, потом к окну,выглянула наружу и вдруг зажмурилась, словно от нестерпимой боли.

– Почему, – вопрошала миссис Оливер, ни к кому не обращаясь,– почему этот дурак не сказал сразу, что видел какаду? Почему? Он не мог его невидеть! Но если он скажет, тогда погиб весь сюжет. Как же выкрутиться? Надочто-то придумать.

Она застонала и дернула себя за седые, коротко стриженныеволосы. Затем, вдруг увидев меня, проговорила:

– Привет, Марк. Я схожу с ума. – И снова приняласьжаловаться вслух: – А тут еще эта Моника. Такая дуреха! Хочется сделать еепривлекательнее, а она, как назло, все противнее и противнее. И зазнайка к томуже. Моника? Наверное, имя не то. Нэнси? Или Джоан? Вечно всех зовут Джоан. ИлиЭнн. Сьюзен? Уже было. Лючия? Лючия. Пожалуй, так и назовем. Лючия. Рыжая.Толстый свитер. Черные колготки? Пусть чулки, но черные.

Миссис Оливер как будто на мгновение повеселела, но тут жевзгляд ее вновь омрачился из-за злосчастного какаду. Она опять принялась шагатьпо кабинету, хватая со столиков безделушки и опуская их на другое место; спревеликим тщанием уложила футляр от очков в лаковую шкатулку, где уже покоилсякитайский веер, потом, глубоко вздохнув, сказала:

– Я рада, что это вы.

– Мило с вашей стороны.

– А то мог заявиться невесть кто. Какая-нибудь идиотка спредложением участвовать в благотворительном базаре или страховой агент –застраховать Милли, а она об этом и слышать не желает. Или сантехник...Впрочем, это была бы чересчур большая удача, верно? Или какой-нибудьинтервьюер, а вопросы бестактные и вечно одни и те же. Как вы сталиписательницей? Сколько книг написали? Сколько зарабатываете? И так далее и томуподобное. Я не знаю, что отвечать, и всегда предстаю в нелепом свете. Хотя, вобщем, все это ерунда, а я вот с ума схожу из-за своего какаду.

– Не получается? – спросил я сочувственно. – Может, мнелучше уйти?

– Не уходите. Вы хоть немного меня отвлекли.

Я покорно принял сомнительный комплимент.

– Хотите сигарету? Где-то есть, посмотрите в футляре отмашинки.

– Спасибо, у меня есть. Пожалуйста! Хотя нет, вы ведь некурите.

– И не пью, – добавила миссис Оливер. – А жаль. Всеамериканские сыщики пьют. И у них всегда в ящике письменного стола припасенабутылочка виски. И кажется, это помогает им справляться с любыми трудностями.Знаете, Марк, я считаю, что в действительности убийца никогда не может заместиследы. По-моему, если уж ты совершил убийство, это видно всему свету.

– Ерунда. Вы столько сочинили про это книг!

– По меньшей мере пятьдесят пять. Сочинить преступлениелегко, трудно придумать, как его скрыть. И чего это мне стоит! – мрачнопродолжала миссис Оливер. – Говорите что угодно, а ведь это неестественно, еслипять или шесть человек оказываются поблизости от места преступления, когда Б.убивают, и у всех у них есть мотив для убийства. Разве только этот самый Б.препротивный субъект, но тогда о нем никто не пожалеет и всем глубокобезразлично, кто именно убийца.

– Понимаю ваши трудности, – сказал я. – Но раз вы справилисьпятьдесят пять раз, справитесь и теперь.

– Вот и я это себе повторяю, но сама не верю. Мучениекакое-то.

Она снова схватилась за голову и стала дергать прядку надолбом.

– Перестаньте! – воскликнул я. – Того и гляди вырвете скорнем.

– Глупости, – заявила миссис Оливер. – Не так-то это просто.Вот когда я болела корью в четырнадцать лет и у меня была очень высокаятемпература, они у меня лезли клочьями – все волосы надо лбом выпали. Так былообидно. Для девочки просто ужас. Я вчера вспомнила об этом, когда была вбольнице у Мэри Делафонтейн. У нее сейчас волосы лезут так же, как у менятогда. Мэри говорит, ей придется носить накладку, когда она поправится. Вшестьдесят лет волосы так легко не отрастают.

– Видел на днях, как одна девушка вырывала волосы у другойпрямо с корнем, – сказал я, и в голосе у меня невольно прозвучала гордостьчеловека, изведавшего подлинную жизнь.

– Где это вы такое видели?

– В одном кафе в Челси.

– А, Челси. Ну там, наверное, всякое может случиться.Битники, спутники, «Разбитое поколение»[8] и все такое. Я про них не пишу,боюсь перепутать названия. Лучше писать о том, что знаешь. Спокойнее.

– О чем же?

– О морских путешествиях, студенческих общежитиях, обольничных делах, церковных приходах, благотворительных распродажах,музыкальных фестивалях, общественных комитетах, приходящей прислуге, омолодежи, как она странствует автостопом по всему миру в интересах науки,продавцах и продавщицах... – Она остановилась, переводя дыхание.

– Понятно, об этом вам легко писать.

– И все-таки пригласили бы вы меня разок в какой-нибудь барв Челси. Я бы там набралась новых впечатлений, – мечтательно промолвила миссисОливер.

– Когда прикажете. Сегодня?

– Нет, сегодня не выйдет. Надо писать. Вернее, терзатьсямыслью, что книга не получается. Вот в этом главная писательская беда. И вообщеремесло наше отнюдь не из приятных. Но есть прекрасные минуты, и они окупаютвсе – на тебя нисходит вдохновение, ты рвешься скорее взяться за перо. Скажите,Марк, можно убивать на расстоянии? Дистанционным управлением?

– Что значит – на расстоянии? Нажать кнопку и послатьсмертоносный радиоактивный луч?

– Нет, я не о научной фантастике. Я о черной магии.

– Восковая фигурка – и булавку в сердце?

– Восковые фигурки теперь не в моде, – презрительно заметиламиссис Оливер. – Но ведь случается странное, я столько слышала. В Африке, вВест-Индии. Туземцы насылают друг на друга смерть. Вуду, ю-ю... В общем, вы знаете,о чем я.

Я возразил, что сейчас многое объясняют силой внушения.Жертве постоянно внушают, что она обречена, таков вердикт всех врачей, аподсознание делает свое дело и берет верх.

Миссис Оливер негодующе фыркнула: