Грантэм ходил вдоль кровати.

— Успокойтесь и назовите мне свое имя, о’кей.Я обещаю, что оно останется между нами.

— Гарсиа.

— Это не настоящее имя, не так ли?

— Конечно, нет, но это все, что я могу.

— О’кей, Гарсиа. Расскажите мне.

— Я не совсем уверен, но мне кажется, что янатолкнулся на кое-что такое в конторе, чего не должен был видеть.

— У вас есть копия этого?

— Возможно.

— Послушайте, Гарсиа. Мне позвонили вы,правильно? Вы хотите говорить или нет?

— Я не уверен. Что вы станете делать, если ярасскажу вам кое-что?

— Тщательно проверю это. Если мы будемнамерены обвинять кого-то в убийстве двух судей Верховного суда, то, поверьте,информация об этом будет преподнесена очень деликатно.

Наступила очень долгая тишина. Грантэм замер укресла-качалки и ждал.

— Гарсиа! Вы у телефона?

— Да. Можем мы поговорить позднее?

— Конечно, но мы можем поговорить и сейчас.

— Я должен подумать над этим. Я не ел и неспал неделю. Я не в состоянии мыслить рационально. Я, возможно, позвоню вампозднее.

— О’кей, о’кей. Это отлично. Вы можетепозвонить мне на работу в…

— Нет. Я не буду звонить вам на работу.Извините, что разбудил вас.

Он повесил трубку. Грантэм посмотрел на рядкнопок на своем телефоне и набрал семь цифр, подождал, затем набрал еще шесть,а затем еще четыре. Полученный номер он записал в блокнот у телефона и положилтрубку. Телефон-автомат находился на Пятнадцатой улице в Пентагон-сити.

Гэвин Вереек проспал четыре часа и поднялся всостоянии алкогольного опьянения. Через час, когда он прибыл на службу,алкоголь начал выветриваться, а боль в голове слегка отпустила. Он проклиналсебя и ругал Каллагана, который, несомненно, будет спать до полудня и проснетсясвежим и бодрым, готовым лететь в Новый Орлеан. Они ушли из ресторана вполночь, когда тот закрывался, затем заваливались в несколько баров, всешутили, что не смогут попасть на пару порнографических сеансов, поскольку ихлюбимый кинотеатр был взорван. Таким образом, они пили до трех или четырехчасов.

В одиннадцать Вереек должен был встретиться сдиректором Войлзом. Ему было крайне необходимо появиться трезвым и собранным,что казалось невозможным. Он приказал секретарше закрыть дверь и объяснил ей,что подхватил ужасный вирус, возможно, гриппа, и что ему необходимо побытьодному, если только не случится что-либо из ряда вон выходящее. Она внимательнопосмотрела ему в глаза и, как ему показалось, все поняла. Ведь запах пиваобычно не исчезает после сна.

Она вышла и прикрыла за собой дверь. Он заперее. Позвонил Каллагану, но телефон в его номере не отвечал.

Что за жизнь! Его лучший друг зарабатывалпочти столько же, а работал всего по тридцать часов в неделю и при этом могвыбирать себе молодых и стройных пассий на двадцать лет моложе себя. Потом онвспомнил об их грандиозных планах провести неделю в Сент-Томасе и представилразгуливающую по берегу Дарби. Он обязательно поедет, даже если это ускоритразвод.

Волна тошноты прокатилась в груди и подступилак горлу. Он быстро лег на пол и замер. Дешевый казенный ковер. Он дышалглубоко, вскоре у него застучало в висках. Потолок перед глазами не плавал, иэто вселяло надежду. Прошло три минуты, и стало очевидно, что его не стошнит,по крайней мере сейчас.

Его «дипломат» находился в пределахдосягаемости, и он осторожно подтянул его к себе. Нашел внутри конверт,лежавший среди утренних газет. Открыл его и развернул изложение дела, держа егообеими руками в шести дюймах над головой.

Оно состояло из тринадцати страничек,распечатанных на компьютере через два интервала с большими полями. Столько онмог одолеть. На полях от руки были сделаны пометки и целые разделы носили следыправки. Сверху были написаны от руки фломастером слова «Первый вариант». Здесьже были отпечатаны ее имя, адрес и номер телефона.

Он пробежит его за несколько минут, пока лежитна полу, затем, даст Бог, почувствует себя в состоянии сесть за стол иприступить к своим обязанностям важного правительственного адвоката. Онвспомнил о Войлзе, и удары в голове усилились.

Она излагала в хорошем стиле, принятом средиученых-правоведов, с использованием распространенных предложений и сложныхслов. Но ее мысль прослеживалась ясно. Она избегала двусмысленности июридического жаргона, к чему так неравнодушны студенты. Адвокат, состоящий наслужбе у американского правительства, сделал бы это иначе.

Гэвин никогда не слышал о ее подозреваемом ибыл уверен, что он не значится ни в одном из списков. С технической точкизрения это было не изложение судебного дела, а, скорее, повествование осудебной тяжбе в Луизиане. Она приводила факты сжато и делала их интересными.Даже увлекательными. Она не страдала верхоглядством.

Изложение фактов заняло четыре страницы,следующие три страницы она заполнила краткими историями сторон. Это былонесколько утомительно, но он продолжал чтение, так как оно уже захватило его.На восьмой странице обобщался ход судебного разбирательства, на девятойупоминалось об апелляции, а последние три раскрывали невероятный след, ведущийк устранению Розенберга и Джейнсена из Верховного суда. Каллаган сказал, чтоона уже отказалась от этой версии, да и из текста было видно, что в концеконцов ее задор пропал.

Однако изложение читалось с большим интересом.В какой-то момент он забыл о своем плачевном состоянии и прочел тринадцатьстраничек студенческого текста, лежа на полу, на грязном ковре, отставивмиллионы дел, ожидавших его внимания.

Раздался легкий стук в дверь. Он медленно сел,затем быстро вскочил на ноги и подошел к двери.

— Да.

Это была секретарша.

— Извините, что беспокою, но директор хочетвидеть вас у себя в кабинете через десять минут.

Вереек открыл дверь.

— Что?

— Да, сэр, через десять минут.

Он протер глаза и тяжело задышал.

— Зачем?

— Меня бы понизили в должности, если бы язадавала такие вопросы, сэр.

— У вас есть зубной эликсир?

— Полагаю, что да, есть. Он вам нужен?