— Скажу, конечно. Хотя столько лет прошло, кого этоможет интересовать? Мне-то вообще скрывать нечего, совесть моя чиста. С мужеммы с семнадцати лет встречались, он-то уж точно знает, что у меня до негоникого не было, а не то что ребенка родить. Да вы же, Варвара Михайловна,знаете, что все это время я у людей на глазах была, никуда не уезжала. Глупостья тогда сделала со свидетельством, но мне за это так от матери влетело, что досих пор вспомнить страшно!

— Ты по порядку, Ритуля, и поподробнее.

— Сейчас и до дела дойду. Вы когда рожали, в апреле?

— Точно, — женщины кивнули.

— Вот, а перед этим летом закончила я восьмой класс.Лето было тогда раннее, июнь теплый. Мы все на каникулах как с цепи сорвались.Гулянки у нас каждый день, днем на пляже или на лодках уедем куда-нибудьподальше, там костры жжем, а то и с палатками, с ночевкой. Но с ночевкой меня матьредко пускала. По субботам — танцы в Доме культуры, по средам — в клубе, а таку кого-нибудь соберемся под магнитофон. Мать на меня ворчала всю дорогу. Ну вы,Варвара Михайловна, маму-то мою знаете, она нас с сестрой вот такдержала. — Рита показала сжатый кулак.

— И приехала в начале лета к нам в Лугу девочка одна. Ксоседке тете Ане отдыхать из города. Какая-то она ей была не то племянница, нето двоюродная какая-то, уж не помню я. Звали ее Натэлла. Она говорила, отец унее русский. А мать грузинка. Были мы с ней ровесницами, подружились быстро.Мать моя ей не препятствовала, говорила, что девочка из города, приличная,воспитанная. Но погулять да развлечься Натэллка была не промах. Сейчас я думаю,что просто возраст у нас тогда такой был, а так она девчонка славная была. ЖилаНатэллка у тетки, и часто мне на нее жаловалась, что выжига и характер тяжелый.И все сетовала, что родители уехали за границу на два года и что ей придется утетки жить и в Луге в школе учиться. А я рада была, мне Натэллка нравилась. Ну,мальчики, конечно, за нами бегали, Натэллка хорошенькая была, да и яничего, — Рита улыбнулась. — Целовались после танцев вовсю, но чтобчего другого — ни-ни! Это мать в меня вколотила накрепко, строгая она у насбыла… Июнь прошел, полиюля, Натэллка стала странная какая-то, загадочная, наменя свысока смотрит, сквозь зубы говорит, на мужиков так глазами и стреляет,что, думаю, с ней такое? Обиделась даже я на нее, как-то мы разошлись немножко,тем более что мать гулянки мои пресекла и к домашнему хозяйству приспособила.Потом дожди пошли, и стали мы дома сидеть. А потом, уже как-то в августе, иду ямимо, смотрю, Натэллка у окна сидит грустная, зазвала меня, дома никого у нихне было — ни тети Ани, ни мужа ее. Стали мы с Натэллкой разговаривать, она вдругкак заревет да и говорит мне, что жить тут больше не может, а тетка ее неотпускает, издевается над ней, чуть не бьет, называет нехорошими словами,потому что она, Натэллка, беременная. Меня как обухом по голове! А что мы впятнадцать лет про это знали? Только в теории! Я и говорю, как, да что, даможет, еще не точно! А она говорит — все точно, водила ее тетка к акушеркеМарии Семеновне домой, и та определила, что все точно, полтора месяца. Я тогдаи говорю, да кто же это с тобой, кто? Ведь все время мы с ней вместе были. Аона так зубы сжала и говорит, что не спрашивай, мол, меня про это никогда, низа что не скажу! Вот так посидели мы с ней, поплакали, а потом тетка ее пришла,так на меня зыркнула, я скорее убралась оттуда подобру-поздорову.

Осенью отвезла тетка Натэллку в город, но в школу непустила. В той школе сказала, что она в Луге будет учиться, а у нас — что вгороде. Это мне Натэллка рассказала, когда они на ноябрьские праздники сюдаприезжали, еще у нее не очень заметно было. Тетка ее в городе на улицу невыпускала, хотела от соседей все скрыть.

— А что же она так скрывала?

— Не знаю, наверное, боялась, что родители Натэллкинына нее бочку катить будут.

— За что же девчонку так мучить?

— Она вообще со странностями, тетя Аня эта. В общем,сразу отсюда они в ноябре поехали в деревню, тетя Аня с Натэллкой. У ее мужадом от матери остался, отсюда сто километров, там деревня глухая совсем, дорогинету, семь домов всего, а в них пять старух. И всю зиму они там прожили, непобоялась она с беременной-то. Там если что случись, то и не довезти никуда. Ивесной, в марте, приезжает вдруг тетя Аня одна. Я как ее увидела, сразу заНатэллку испугалась. Сама к ней пришла и говорю: где Натэлла, что вы с нейсделали? А она сначала злобно так на меня посмотрела, а потом подумала иговорит ласково. Я, говорит, за Натэллочку так переживаю, чтобы жизнь ей неиспортить. Пойдут сплетни да пересуды, на всю жизнь пятно останется. Отец у нееочень строгий, может из дому выгнать, если узнает. Девочке и так несладко.

Ну, мне хоть и пятнадцать лет было, а сразу я сообразила,что не за Натэллку она боится, а за себя, противная она была тетка. А она иговорит дальше, что Натэллочка сейчас в городе, ждет родов, уже немногоосталось, а только если она в больницу под своим именем попадет, то все равновсе узнают. А вот если оформить ее под моим именем и адрес указать мой, в Луге,то никто и проверять ничего не станет. А от ребенка Натэлла откажется, егозаберут в дом малютки, и все. Я вначале отказалась, тогда она стала орать, чтоэто я во всем виновата, водила ее черт те куда по всяким компаниям. Я иотвечаю, что никуда я ее не водила, все ребята свои, из школы, со мной-тоничего и вообще я не представляю, кто это у Натэллы мог быть, и когда ониуспели. Можно ведь спросить. А тетя Аня отвечает, что какая же сволочь теперьпризнается, а Натэлла молчит. Только сидит, в одну точку смотрит и не плачетдаже. Жалко мне стало Натэллку, принесла я тете Ане это чертово свидетельство орождении. Она уж так благодарила, в глаза мне заглядывала и подарила колечкозолотое с камушком. Я брать не хотела, куда я его надену, ведь мать увидит, ачто я скажу, где взяла? Но тетка Аня прямо насильно мне его в карман сунула.

Прошло время, недели три, кольцо я убрала в нижний ящикстарого комода, что на чердаке у нас стоял. Там всякий хлам валялся, игрушкистарые, мать туда в жизни не заглядывала. И что ей там понадобилось? В общем,нашла она кольцо, вцепилась в меня как будьдог, орала так, все напирала, чтомужик мне какой-то его подарил, сами знаете за что. Прямо озверела, пришлось ейпризнаться во всем. Как узнала она, так прямо на чердаке и излупила меня вкровь чем ни попадя. А потом и говорит, дура ты, дура, ты же всю жизнь себеиспортила из-за глупости своей. Ты что же думаешь, Луга — это край света? Что,врачи из роддома сюда, что ли, позвонить не могут и все сообщить?

Я и отвечаю, что я-то ни в чем не виновата, я вся на виду,меня здесь все знают. А она и говорит, что это ты потом расскажешь тому ребенкунесчастному, который лет через двадцать к тебе придет, чтобы в глаза глянутьтой стерве, что его родила и на государство бросила. Ты что же думаешь, егопихнут как котенка, и все? Там юрист сто справок оформит, а в них черным побелому будет указано, что мать — ты, фамилия твоя, имя и отчество, где проживаешьи в каком году родила. А через двадцать лет кто вспомнит, что ты честная была иникого в пятнадцать лет не рожала? Я, да и то, если доживу. Это они нарочнотебя, дурочку, облапошили, чтобы к ним потом никаких претензий не было.