— Вот видите, это сеньор Фортунь в молодости, а этоона…

— У Хулиана были братья или сестры?

Консьержка, вздохнув, пожала плечами:

— Судачили, будто из-за побоев у нее случился выкидыш,но я не знаю, так ли это. Люди любят чесать языками, уж это правда. ОднаждыХулиан рассказал соседским детишкам, что у него якобы есть сестра, которую одинон может видеть, что она появляется из зеркал, сама словно бы соткана из пара,и живет с самим Сатаной во дворце на дне озера. Бедняжка Исабелита целый месяцмучилась ночными кошмарами. Временами этот мальчишка был как помешанный.

Я заглянул на кухню. Стекло маленького окошка, выходившегово внутренний дворик, было разбито, с улицы доносилось нервное и враждебноехлопанье голубиных крыльев.

— Во всех квартирах расположение комнатодинаковое? — спросил я.

— В тех, что под номером два и выходят на улицу, —да.[36] Но так как это мансарда, здесь все немногопо-другому, — объяснила консьержка. — У кухни и чулана есть слуховыеоконца. Вдоль по коридору — три комнаты, в конце — ванная. Довольно удобно,похожая квартира у моей Исабелиты, правда, теперь здесь как в могиле.

— А вы знаете, какую комнату занимал Хулиан?

— Первая дверь — спальня, вторая ведет в самуюмаленькую комнату. Скорее всего, это она и есть.

Я углубился в коридор. Краска лоскутами свисала со стен.Дверь в ванную была приоткрыта. Из зеркала на меня смотрело лицо. Оно моглобыть моим — или той сестры Хулиана, что жила в зеркалах. Я попытался открытьвторую дверь.

— Она заперта на ключ, — сказал я.

Женщина удивленно посмотрела на меня.

— Но в дверях нет замков.

— В этой есть.

— Наверное, его врезал старик, потому что в другихквартирах…

На пыльном полу я обнаружил цепочку следов, которые вели кзапертой двери.

— Кто-то входил в комнату, — сказал я. —Совсем недавно.

— Не пугайте меня! — вскинулась консьержка.

Я подошел к другой двери. Замка не было. Я толкнул ее и онас ржавым скрипом легко отворилась. В центре стояла полуразвалившаяся кровать сбалдахином, желтые простыни напоминали саван. В изголовье висело распятие. Накомоде — небольшое зеркальце, тазик для умывания, кувшин. Рядом стул. У стеныстоял шкаф с приоткрытыми дверцами. Я обогнул кровать и оказался у ночногостолика, накрытого стеклом, под которым можно было разглядеть старые фотографии,извещения о похоронах и лотерейные билеты. На столике стояла музыкальнаяшкатулка из резного дерева, рядом лежали карманные часы, на которых навсегдазастыло время — пять двадцать. Я попытался завести шкатулку, но после шести нотмелодия захлебнулась. В ящике ночного столика я обнаружил пустой футляр дляочков, щипчики для ногтей, обтянутый кожей флакон и медальон с изображениемБогоматери Лурдской.

— Где-то должен быть ключ от той комнаты, — сказаля.

— Наверное, он у управляющего. Нам бы поскорее уйти отсюда…

Мой взгляд наткнулся на музыкальную шкатулку. Я открылкрышку: внутри, блокируя механизм, лежал золотистый ключ. Я вынул его, ишкатулка снова заиграла. Я узнал мелодию Равеля.

— Думаю, это тот самый ключ, — улыбнулся яконсьержке.

— Послушайте, если дверь заперта, то явно неспроста.Хотя бы из уважения к памяти умершего…

— Донья Аурора, если хотите, можете подождать меня впривратницкой.

— Вы сам дьявол и есть. Ладно, идите, открывайте.

Вставляя ключ в замок, я ощутил на своих пальцах легкое дуновениехолодного воздуха из отверстия в замочной скважине. На двери в бывшую комнатусвоего сына сеньор Фортунь установил огромный засов, почти в три раза большещеколды на входной двери. Донья Аурора наблюдала за мной с некоторой опаской,словно я собирался открыть ящик Пандоры.

— У этой комнаты окна выходят на улицу? — спросиля.

Консьержка отрицательно покачала головой:

— Здесь есть крохотное окошко, выходящее на чердак.

Я медленно открыл дверь. Комната казалась глубоким колодцем,наполненным темнотой. Тусклый свет за нашими спинами едва мог справиться снепроницаемым мраком, простиравшимся перед нами. Окно, выходившее во внутреннийдвор, было заклеено пожелтевшими от времени газетами. Я сорвал нескольколистков, и узкий луч мутного уличного света пронзил густую тьму.

— Господи Иисусе… — прошептала консьержка. Комнатабыла заполнена распятиями, десятками распятий. Они свешивались на концахшнурков с потолка, покачиваясь от потока воздуха, они были прибиты к стенам.Распятия были везде: в каждом углу, вырезанные ножом на деревянной мебели,нацарапанные на плитках пола, нарисованные красной краской на зеркалах. Напокрытом густой пылью полу виднелись следы, идущие от самого порога вокругстарой кровати с голым пружинным матрацем, от которой остался лишь остов изпроволоки и трухлявого дерева. В другом углу у окна стоял закрытый секретер,увенчанный тремя металлическими распятиями. Я осторожно открыл его. В щеляхдеревянной шторки не было пыли, и я предположил, что его совсем недавнооткрывали. Внутри я насчитал шесть ящиков, замки были взломаны. Один за другимя внимательно осмотрел их. Пусто.

Присев на корточки у секретера, я пальцами провел поглубоким царапинам на дереве. Я пытался представить себе руки Хулиана,вырезающего эти иероглифы, значение которых, известное только ему одному,затерялось где-то во времени. В глубине секретера я нашел стопку тетрадей истакан с карандашами и ручками. Взяв одну тетрадь, я мельком пролистал ее.Какие-то рисунки, слова, математические примеры, обрывочные фразы, цитаты из книг,незаконченные стихи… Все тетради казались одинаковыми. Некоторые рисункиповторялись страница за страницей, обретая новые штрихи и оттенки. Мое вниманиепривлекла фигура человека, который словно состоял из языков пламени. Другоеизображение представляло собой то ли ангела, то ли змею, обвившую крест. И вкаждой тетради я находил множество набросков, в которых угадывался силуэтогромного дома, странного, украшенного башнями и готическими сводами. Штрихи илинии были четкими и уверенными, молодой Каракс обладал недюжинным талантомрисовальщика, но все рисунки так и остались эскизами.

Я уже собирался положить последнюю тетрадь на место, каквдруг что-то выскользнуло из нее и упало мне под ноги. Это была фотография тойсамой девушки с полуобгоревшей картинки. Девушка была запечатлена ввеликолепном саду, а сквозь кроны деревьев проступали очертания дома, наброскикоторого я только что видел в тетрадях Каракса. Я сразу узнал его: это былособняк «Эль Фраре Бланк»[37] на проспекте Тибидабо. Наоборотной стороне фотографии от руки было написано: