Антони Фортунь, много раз видевший, как его отец избиваетмать, в данных обстоятельствах сделал то же самое, ибо счел такое поведениенаиболее уместным. Он остановился только тогда, когда понял, что еще один ударпросто убьет Софи. Но, даже полумертвая от побоев, Софи отказалась назвать имяотца ребенка. Антони Фортунь, руководствуясь одному ему понятной логикой,решил, что речь идет не о ком ином, как о дьяволе, ведь ребенок был плодомгреха, а грех, как известно, имеет только одного отца: сатану. Таким образом,убежденный, что в стенах его дома и в чреве его жены поселился грех, шляпник,как одержимый, принялся везде развешивать кресты и распятия: на стенах, надверях комнат, даже на потолке. Когда Софи увидела, как муж завешивает крестамиспальню, куда он сам ее выселил, она ужасно перепугалась и, со слезами наглазах, спросила, не сошел ли он с ума. Фортунь, ослепленный яростью, обернулсяи дал ей пощечину. «Ты такая же шлюха, как и все!» — кричал он, пинками выгоняясупругу на лестничную площадку, предварительно исполосовав до полусмертиремнем. На следующий день, когда Антони открыл входную дверь, чтобы спуститьсявниз, в мастерскую, Софи вся в крови лежала у порога, дрожа от холода. Врачамтак и не удалось вылечить многочисленные переломы правой руки. Софи Караксбольше никогда не садилась за пианино. У нее родился мальчик, и она назвала егоХулианом в память о своем отце, Жюльене Караксе, которого потеряла слишкомрано, — впрочем, как и все в своей жизни. Фортунь хотел было выгнать ее издома, но решил, что скандал не слишком благоприятно отразится на его бизнесе.Никто не станет покупать шляпы у человека с репутацией рогоносца. Это было бынелепо. Софи переехала в холодную темную спальню в задней части дома, где иродила сына с помощью двух соседок по лестничной площадке. Антони не появлялсядома три дня. Когда он, наконец, пришел, Софи объявила ему: «Это сын, котороготебе дал Господь. Если хочешь кого-то наказать, наказывай меня, но не этоневинное создание. Ребенку нужен дом и отец. Мои грехи не имеют к нему никакогоотношения. Умоляю, сжалься над нами».

Первые месяцы были для обоих самыми трудными. Антони Фортуньрешил унизить жену, превратив ее в служанку. Они уже не делили ни стол, нипостель и не говорили друг другу ни слова, за исключением случаев, когдавозникала необходимость уладить какие-то хозяйственные дела. Раз в месяц,обычно в полнолуние, Антони на рассвете являлся в спальню супруги и молчанабрасывался на свою жену со страстью, но без достаточной сноровки. Пользуясьэтими редкими и напоминавшими насилие моментами близости, Софи пыталасьналадить отношения с мужем, шепча ему на ухо слова любви и одаряя умелымиласками. Однако шляпник не был падок на подобные глупости, и все волнениястрасти испарялись у него за считанные минуты, если не секунды. Сколько он низадирал на ней ночную рубашку, его атаки ожидаемых плодов не принесли: Софибольше не беременела. Со временем шляпник перестал наведываться в спальню ксвоей жене и приобрел привычку читать до рассвета Священное Писание, стремясьнайти в нем утешение и унять бушующую в душе бурю.

С помощью Евангелия шляпник пытался разбудить в своем сердцелюбовь к этому мальчику с серьезным проницательным взглядом, обожавшему надовсем подшучивать и всюду видевшему привидения. Но, несмотря на все своистарания, Фортунь не находил в маленьком Хулиане ни одной своей черты и несчитал его родным сыном. Самого же Хулиана, казалось, не слишком интересовалини уроки катехизиса, ни производство шляп. На Рождество он забавлялся тем, чтопо-своему переставлял фигурки в рождественских яслях и разыгрывал невероятныесцены, как три волхва похищали младенца Иисуса с весьма непристойными целями.Вскоре он увлекся рисованием, изображая ангелов с волчьими зубами, и выдумывалстранные истории о призраках в плащах, появляющихся из стен и пожирающих мыслиспящих людей. Со временем шляпник потерял всякую надежду направить этогомальчика на путь истинный. Хулиан не был одним из Фортуней и не мог им стать.Ему было скучно в школе, и он возвращался домой с тетрадями, полнымиизображений чудовищных существ, крылатых змей и оживших домов, которыепередвигались, поглощая неосмотрительных прохожих. Уже тогда было ясно, чтофантастический мир привлекает Хулиана намного сильнее, чем окружавшая егообыденная реальность. Из всех разочарований, которыми так щедро наградила егожизнь, ничто не ранило Антони Фортуня сильнее, чем этот ребенок, которогопослал ему дьявол, чтобы вдоволь поиздеваться над ним.

В десять лет Хулиан объявил, что хочет стать художником, какВеласкес, так как мечтает создать шедевры, которые великий мастер не смогнаписать за всю свою жизнь, посвящая себя пустому, но вынужденному рисованиюпортретов слабоумных членов королевской семьи. Вдобавок, то ли для того чтобыскрасить одиночество, то ли в память об отце, Софи вздумала давать Хулиану урокифортепьяно. Мальчик обожал музыку, живопись и прочие материи, начисто лишенныекакой-либо выгоды с точки зрения сильной половины человечества. Хулиан оченьбыстро освоил начатки гармонии и решил, что сам будет сочинять музыку, а неследовать партитурам из учебников сольфеджио, что явно не было в порядке вещей.В то время Антони Фортунь еще полагал, что причина умственной неполноценностимальчика лежит в неправильном питании, поскольку, из-за кулинарных пристрастийматери, в его рационе было слишком много французских блюд. Всем известно,говорил он, что избыток сливочного масла приводит к моральному упадку иснижению восприимчивости. Отныне и впредь он навсегда запретил Софииспользовать этот продукт в приготовлении пищи. Но результаты подобныхограничений оказались далеки от ожидаемых.

В двенадцать лет Хулиан постепенно утратил свой прежнийлихорадочный интерес к живописи и Веласкесу, однако все проснувшиеся вновьнадежды Фортуня оказались напрасными. Мечты Хулиана о Прадо[38]сменились другим, еще более пагубным увлечением. Он обнаружил библиотеку наулице Кармен и использовал каждую минуту, свободную от работы в шляпноймастерской, чтобы приходить в это святилище книг и жадно проглатывать романы,стихи и труды по истории. За день до того, как ему исполнилось тринадцать,Хулиан заявил, что хочет стать каким-то Робертом Луисом Стивенсоном — по всемувидно, иностранцем. Пусть радуется, заявил в ответ Фортунь, если его возьмутхотя бы в каменотесы. Именно тогда он окончательно убедился, что его сын —болван.

Часто по ночам, тщетно пытаясь заснуть, Фортунь в яростиворочался в постели, размышляя над тем, как рушатся его надежды. В глубине душион любит этого мальчика, признавался он себе. И, хотя она этого не заслуживает,любит и эту дамочку, что предала его в первый же день их совместной жизни. Онлюбит их всем сердцем, но по-своему, правильной любовью. Он просил Бога толькооб одном: указать ему верный путь, чтобы все трое были счастливы, и желательно,чтобы это счастье было таким, как понимал его он, Антони Фортунь. Он молилВсевышнего подать ему какой-нибудь знак, сигнал, хоть намек на его присутствие,но Господь в своей безграничной мудрости, а может, просто утомленныйбесконечными просьбами стольких страдающих душ, продолжал безмолвствовать. ПокаАнтони Фортунь терзался угрызениями совести и досадой, в соседней комнатемедленно угасала Софи, наблюдая, как ее собственная жизнь тонет в потокеобмана, одиночества и вины. Она не любила мужчину, которому служила, ночувствовала, что принадлежит ему, и возможность бросить Фортуня и уехатькуда-нибудь вместе с сыном казалась ей немыслимой. Она с горечью вспоминала онастоящем отце Хулиана и со временем научилась ненавидеть его и презирать все,что он собой воплощал, хотя это было именно то, чего она так страстно желала.Отсутствие разговоров супружеская чета Фортунь с избытком компенсироваласкандалами. Оскорбления и взаимные упреки летали в воздухе как кинжалы, задеваялюбого, кто вставал на их пути, то есть чаще всего Хулиана. Шляпник никак немог потом вспомнить, за что на этот раз избил жену. Он помнил только ощущениезлобы и обжигающего стыда. Фортунь каждый раз клялся себе, что подобное впредьне повторится и что, если будет нужно, он сам сдастся властям, чтобы онизаключили его под стражу.