Ивон разжимал рот дергающемуся Лэну, вливая туда дымящуюсячерную жидкость. Второй Летящий перебирал лежащие в тазике крючки и ножи. Когдастена рассыпалась и я оказался перед ними, оба оцепенели.

– Получай! – крикнул я, выхватывая меч. И ударил Летящего,который был ближе, перерубая ему шею.

Это оказалось так легко – даже без Настоящего зрения. Словномеч ударил не плоть, а прогнившую изнутри деревяшку. Летящий с грохотомповалился, окутываясь дымным смрадом. На пол упал уже не человек, пусть дажебывший, а куски черного камня.

Ивон молча, не выпуская колбы с Черным огнем, прыгнул кдвери. Распахнул ее и поднял руку, словно собирался метнуть колбу в меня.

Наши взгляды встретились. Ивон закричал, как и в прошлыйраз, выпустил колбу и скрылся за дверью. Колба, звякнув, разбилась, и на порогезаплясали языки черного пламени.

– Лэн! – прошептал я, склоняясь над своим Младшим. – Лэн, япришел!

Лэн мотал головой, отплевываясь. Он был без очков и невидел, что происходит. Но когда я заговорил, он замер и слабо произнес:

– Данька, беги…

– Вместе убежим, – перерубая мечом связывающие его ремни,сказал я. – У меня Крыло для тебя. Ты в порядке?

Вместо ответа Лэн перегнулся со стола, и его вырвало чернойдымящейся жидкостью. Опираясь на мою руку, он слез, неуверенно нащупывая ногамипол, и сказал:

– Данька, здесь двое Летящих…

– Здесь один труп и один сбежавший трус, а не Летящие.Надевай Крыло!

Я помог Лэну забраться в комбинезон и потащил его в пролом.Потом обернулся, схватил с пола булыжник и, повинуясь порыву, швырнул его вуставленные склянками полки.

Камера превратилась в огненный ад. Ревущее Черное пламялизало стены, и камни таяли, как воск.

– Быстрее! – крикнул я, подсаживая Лэна в окно. Выпрыгнулвслед за ним, шлепнувшись в грязь. Лэн стоял на коленях, его снова рвало.

– Сможешь лететь? – спросил я.

– Попробую, – вяло пообещал Лэн.

Башня шаталась. Сквозь стены пробивались черные огненныеязыки. Струйки огня взбегали по камням, окутывая вершину башни снопом искр.

– Летим! – крикнул я. – Летим, Младший!

Лэн попробовал встать – и снова упал. Времени уже не было. Ясхватил его за плечи, приподнял…

– Держись за меня!

– С грузом не взлетишь… – заплетающимся языком произнес Лэн.Но все же обхватил меня, замер.

Расправив Крыло, я тяжело оторвался от земли. Полетел,медленно набирая высоту. Хороший поток восходящего воздуха шел вверх от башни,но нырять в него мне не хотелось. Мы летели над болотами, удаляясь от башни.

– Лэн, попробуй лететь сам, – прошептал я. – Лэн!

– Да, сейчас, – тихо ответил Лэн. Но никаких попыток лететьсамостоятельно не сделал.

Башня за нами с грохотом обрушилась. Я почувствовалударивший в спину жар, обернулся. Над пылающими руинами кружили трое Летящих.Остальные, похоже, выбраться не успели. Но уцелевшая троица гнаться за нами ине думала.

– Потерпи, Лэн, – сказал я. – Держись. Нам только до скалдобраться…

– Держусь, – согласился Лэн.

…Котенок нашел нас минут через двадцать, когда мы укрылись вскалах. Спрашивать его, как он удрал от Летящих, я не стал. Какая, в концеконцов, разница. Есть дела и поважнее.

Лэн лежал на камнях, прижимая ноги к животу и тихопостанывая. Котенок хмуро посмотрел на него, потом – вопросительно – на меня.

– Его заставили глотнуть Черного огня, – беспомощно сказаля. – Он вначале держался, его вырвало несколько раз. Я думал, все уже впорядке. А потом… потом он расклеился.

– Немного выпил?

– Чуть-чуть…

Лэн глухо закашлялся, и я взял его за руку. Что тут ещесделаешь…

– В нем сейчас сгорают человеческие чувства, – грустносказал Солнечный котенок. – Быть может, Лэн победит и останется прежним. Бытьможет, умрет, если не хватит сил, но останется воля. Или…

– Что «или»?

– Или Летящим станет. По характеру. Нет, вру. У негоостанется человеческое сердце и человеческий взгляд. Его придется заново учитьдружбе и доброте. Это иногда получается.

Я нагнулся над Лэном. Прошептал:

– Младший…

Меня встретил мутный и беспомощный взгляд. Наверное, Лэнубыло совсем плохо.

– Данька, убей меня. Я не хочу становиться… Летящим.

– Глупости, – твердо, как только мог, сказал я. – Держись,Лэн! Ты сможешь!

– Нет, Данька… Вначале был жар, это очень больно, но ничего…А теперь внутри холод. Все замерзает… Данька…

– Котенок, что делать?

– Верить, – просто ответил Котенок. – Верить и любить его.Даже если Черный огонь победит. У нас нет ничего, кроме веры и любви. Но этоочень много, когда вокруг только ненависть и отчаяние.

Солнечный котенок осторожно подошел к Лэну, прижался к егогруди, свернулся клубочком и замурлыкал. Поколебавшись секунду, я лег рядом иобнял Лэна со спины.

Холод. Холод отовсюду. От камней под нами, от неба,затянутого серой пеленой, от дрожащего в ознобе Лэна. Холод и тьма.

У нас нет ничего, кроме любви и веры. Но, может, и этонемало?

– Лэн, держись, – прошептал я, не ожидая ответа. – Держись идерись. Мы любим тебя. Ты победишь.

Холод и тьма отовсюду. Я всегда буду с ними драться, дажекогда вернусь домой. Всегда.

Даже сквозь закрытые веки я видел, как мерцает в Лэне Черныйогонь. Но и в Черном огне есть искры добра, которые не погасишь.

Я не помню, сколько мы так лежали, согревая Лэна своимтеплом. Я заснул, как это ни странно. А проснулся от того, что Лэн шевельнулсяи встал.

Мы с Котенком переглянулись. Потом посмотрели на Лэна. Тотозирался, потом стал разглядывать свои руки, словно впервые их видел. Сердце уменя сжалось.

– Как ты, Лэн? – спросил я, с ужасом ожидая ответа.

Лэн вдруг поморщился, под прозрачным щитком очков блеснулислезы.

– Данька, я теперь Летящий? Да? Все, да?

– Дурак! – заорал я, мгновенно переходя от страха к радости.– Ты победил! Летящий такого вопроса не задал бы!

– И уж точно не плакал бы, – добавил Котенок. – Ты и вправдупобедил, Лэн.