— Конечно, суну, конечно, суну, — заверила я.

— Это опасно, это опасно, — встряла Марго. Я строго на неепосмотрела и изрекла:

— Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять,цветы удобрять.

Марго поджала губы, подхватила ведро и нехотя поплеласьвверх по лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и, когда Марго скрыласьв мастерской, уставилась на Алису.

— Ну, — сказала я, подпирая руками бока, — рассказывай,дорогуша, что здесь происходит? Что здесь происходит?

Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза ипромямлила:

— Ничего не происходит, ничего не происходит.

— Да, если не считать той мелочи, что ты потихонькузагинаешься. Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна,останешься одна,

Алиса испугалась и начала рассказывать:

— Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом невсе так ладно, как выглядит, как выглядит. Много лет назад Герман страстновлюбился. Почувствовав охлаждение, я страдала, изводила себя, а когда получилаанонимку, получила анонимку…

Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная?При чем здесь Герман?

— Алиса! — закричала я. — Какой Герман? Какой Герман?

— Мой! Мой! — вторила мне Алиса.

— Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.

— Слушай, слушай, — рассердилась Алиса. — Ты сбиваешь меня,сбиваешь меня.

«Этак она никогда до сути не дойдет», — испугалась я ирешила молчать. Алиса продолжила:

— Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда,не узнала с кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончитьс собой.

Я пришла в ужас:

— Сумасшедшая! Сумасшедшая!

— Герман был тогда в Мексике, — скорбно сообщила Алиса. — Онпочуял неладное, примчался в Ленинград и спас меня, спас меня. Я показала емуанонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной любви и сослезами просил прощения, просил прощения.

— И ты простила? И ты простила? — изумилась я, конечно же,вспоминая своего Евгения.

Алиса потупилась:

— Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, ивдруг…

— Опять охлаждение?

— Да. Все повторилось. Вплоть до анонимки. Герман клялсявновь, что увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.

Я с укоризной взглянула на Алису:

— И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнулаи призналась:

— Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты виделасама, видела сама.

Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же яспросила:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы ты знала — Герман не святой, не святой, — опятьзаливаясь слезами, ответила Алиса.

Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:

— О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, ане здесь, в этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати, тыстолько лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе? —ревниво поинтересовалась я.

Алиса отрицательно покачала головой:

— От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:

— Зачем же ты на вернисаже затеяла тот глупый разговор?Зачем начала рассказывать, что Герман когда-то изменял тебе? Таилась-таилась, ивдруг такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто шутишь. Уверена, ивсе так подумали, все так подумали.

Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тотразговор?

Я растерялась и пролепетала:

— Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватаетинформации, не хватает информации.

— Так слушай. Соня, я уверена, Герман и в этот раз сбежал отменя в Мексику, он без ума от новой своей пассии. Так было в первый раз, вовторой, так происходит и сейчас. Он опять влюбился, и на этот раз серьезно.Боюсь, он хочет развестись, развестись.

Услышанное так испугало и удивило меня, что я не повериласвоим ушам. Герман хочет бросить Алису? И поэтому убегает в Мексику?

— Ничего не пойму, — рассердилась я. — Можешь ты толковообъяснить, откуда у тебя такая информация? Опять получила анонимку? Получилаанонимку?

— Нет, подслушала его телефонный разговор, — с новымирыданиями сообщила Алиса. — По сотовому он разговаривал с этой женщиной,объяснял ей, что я могу догадаться, что нельзя рисковать. В общем, я поняла,что это кто-то из моих подруг, из моих подруг.

— И что ты ему сказала?

— Ничего. Он очень изменился. Если Герман догадается, что язнаю о его романе, то сразу поднимет разговор о разводе. До тех пор, пока япребываю в неведении, он не решится сообщить мне о своих планах. Он трус! Трус!

— Как все мужчины, — успокоила я ее.

Алиса закрыла лицо руками, уронила голову на колени изаплакала так, что я запаниковала. Она икала, хлюпала, хрюкала и подвывала,задыхаясь и не в силах вымолвить ни слова. Я позвала Марго. Вдвоем мы кое-какотпоили ее лекарствами. Когда Алиса немного успокоилась, я выпроводила Марго испросила:

— Следовательно, тогда, на вернисаже, ты ляпнула об изменеГермана, чтобы посмотреть на реакцию подруг?

— Да, — кивнула Алиса.

Тут же пожалела я, что не знала в свое время, как и на когосмотреть. Уж я бы сразу подлую негодницу разоблачила, но теперь придетсяограничиться лишь наблюдательностью Алисы.

— И какова была их реакция? — горюя, поинтересовалась я.

— Обычная. Все подумали, что это шутка.

— Ха. Наивно было полагать, что эта змея так запросто дастсебя разоблачить. Но почему ты решила, что Герман хочет тебя оставить? Знаешьже пословицу: седина в бороду — бес в ребро. Погуляет и вновь вернется, какбыло уже не раз.

Алиса скорбно покачала головой:

— Нет, теперь не вернется. Он даже мне не звонит. Как уехал,так нет от него ни одной весточки. Теперь он точно бросил меня.

Я растерялась. А как же телеграммы, звонки?

— Алиса, ты все придумала? Ты обманывала меня? Обманываламеня?

— Да, все устроила так, чтобы змея эта не радовалась. Пускайдумает, что Герман не бросил меня, пусть думает, что он дурит ее, дурит ее.