Родионов подумал и ляпнул:

— Я тебя уволю.

— Нет, — быстро сказала Маша Вепренцева. — Не надо меняувольнять!

— Тогда объясни мне толком, в чем дело, и все! Я не могутут… антимонии разводить, у меня дел по горло! Марков меня вчера, как лягушку,препарировал, потому что я книжку не сдал, и еще ты мне тут нервы треплешь!Говори быстро, ну! И царапина откуда?! С самосвала упала? Тормозила головой?

Маша засопела, отвернулась, и Родионов решил, что она сейчасзаплачет. Что он станет делать, если она заплачет?! Она не должна плакать,потому что он совершенно не знает, что ему делать с ней, плачущей! Он тогдатоже раскиснет, а он не должен и не может раскисать, потому что у него роман,сроки, командировка и всякое такое! И вообще он равнодушный!… И еще подругаЛюда вчера вечером вывела его из состояния душевного равновесия! А теперь иМаша, от которой он не ждал никакого подвоха, пытается уничтожить остатки его покоя!А покой, между прочим, необходим для работы!

— Дмитрий Андреевич, простите, что я вас так подвожу, но… ядолжна остаться в Москве.

— Зачем?! И как ты можешь остаться, если у нас… у тебя вКиеве работа?! Ты же не на прогулку едешь!

— Дмитрий Андреевич…

— Говори быстро, в чем дело!

Она заплакала и закрыла руками лицо. Наверное, с тойстороны, где была длинная воспаленная царапина, ей стало больно, потому что онаотдернула ладонь.

— Это мои… семейные проблемы. Это… не имеет отношения к вам.

Родионов замычал сквозь стиснутые зубы.

— Тебя чего, мама в угол наказала? Или розгами секла? Почемуморда вся расцарапана?

Она молчала и плакала.

— Хорошо, — отрезал Родионов. — Отлично. Можешь идти, тысвободна.

Маша перестала плакать и посмотрела на него внимательно:

— В каком смысле свободна?

— Абсолютно во всех, — уверил ее великий писатель, — на НТВя съезжу сам. Веснику только позвони, скажи, что ты не летишь. Встретимся послекомандировки. Постарайся за это время прийти в себя.

— Хорошо, — тихо сказала Маша Вепренцева.

Родионов вернулся за стол, дернул «мышь» и уставился вмонитор.

— Да, — как будто вспомнил он, приготовляясь ударнопечатать, — свой билет тебе придется переоформить, но я думаю, что это быстро.Или Табакову попроси, она же билетами занимается!

— Как… переоформить, Дмитрий Андреевич?

— На другое имя. Раз ты не летишь, я подругу с собой возьму.Подожди, я ей позвоню, спрошу паспортные данные. Или нет, ты ей сама позвони.Где моя записная книжка?…

Это был чистой воды блеф, но он отлично сработал.Неизвестно, поверила ли Маша, но она тут же сказала:

— Нет.

Чего— то в этом роде писатель Воздвиженский и ожидал. Он всепро нее знал.

— Что нет? — спросил Родионов участливо. — Ты не знаешь, гдемоя книжка?

— Дмитрий Андреевич, я не хочу вам рассказывать, потому чтоэто… просто семейное дело.

— Семейное дело с криминалом? — сухо поинтересовалсяРодионов и кивнул на ее щеку. — В процессе этого дела тебя били?

Она тоскливо посмотрела в окно, за которым было радостно,солнечно, весело, как бывает только в мае, когда все впереди.

«Да уж, — подумал Дмитрий Андреевич, — вот беда. Еще, божеизбави, придется мне ее делами заниматься, а я не умею. И не хочу!»

— Хорошо, — произнес он, раздражаясь. — Если ты не хочешьговорить, тогда просто скажи, что нужно сделать, чтобы ты поехала со мной. Явсе сделаю, и ты поедешь. Только не думай, пожалуйста, что я… такойблагородный. Просто мне без тебя неудобно. Очень.

Маша опять села в григорьевское кресло, и лицо у нее принялосразу несколько выражений, как будто на это самое лицо вдруг опрокинули кувшинс разными чувствами. Кажется, был такой кувшин в греческой мифологии. Или некувшин, а ящик. И не с чувствами, а с болезнями и несчастьями.

— Мне нужно быстро увезти из Москвы детей.

Родионов насторожился.

— Тебе опять… звонили?

— Нет!

— Не звонили?

— Дмитрий Андреевич, это никак не связано с тем звонком,клянусь вам! Это… совсем другое дело, но мне правда нужно!

— Да что такое случилось-то?! — заорал Родионов. — Почемувторой день подряд мы должны заниматься твоими детьми?!

— Вчера звонили и угрожали моим детям, если вы поедете вКиев! И все! То, что мне их нужно увезти, с Киевом никак не связано!

— Дьявол!

Оба замолчали и молчали довольно долго, изредка посматриваядруга на друга.

— А дочери твоей сколько лет? — вдруг спросил Родионов.

— Пя… то есть шесть. Лерке шесть, конечно же.

— Молодая еще, — оценил великий писатель.

Маша Вепренцева кивнула.

— А муж? Может, ты его привлечешь к участию в эпопее?

— Нет! И его… вообще нет и… не было никогда.

Родионов поднял брови:

— Непорочное зачатие?

Маша пропустила богохульную и неуместную шуточку мимо ушей.

— Хорошо. А что, если мы твоего Сильвестра возьмем с собой вКиев, а молодую девушку ты куда-нибудь временно пристроишь? Ну, хоть женеМаркова!

— Кому?! — оторопело спросила Маша Вепренцева.

— Юле Марковой, — терпеливо объяснил великий. — Ты же с нейзнакома!

— Знакома, но не настолько, чтобы она брала моих детей навременное содержание!

— Зато я знаком достаточно! Она изумительная женщина, и унее своих двое. Старшая большая совсем, а младшая еще маленькая, вроде твоей. Уних на даче охрана, в машине охрана, на озере охрана, и вообще жизньорганизована хорошо, не то что у нас.

Это был увесистый камень в Машин огород, который просвистелвпустую. Маша его даже не заметила.

— Ну что? Я звоню Юле?

От целого кувшина чувств осталось одно смятение, и Маша немедленнов него нырнула.

Отдать Лерку Юле Марковой, жене владельца самого крупного изнаменитого в России издательства?! А самой в это время лететь в деловуюкомандировку с другим ребенком?! Продолжать «игру втроем», начатую вчера впиар-службе?! Вовлечь начальника в свою семейную жизнь уже окончательно ибесповоротно?! Заставить его разбираться с ее проблемами?!