– Тогда давай я сейчас подъеду.

– Нет, – Андрей еще не завершил операцию.

Весь день Андрей продолжал оформлять бумаги, перекидывая собственность завода на добросовестных покупателей. В пятом часу он вышел покурить на улицу. Люди шли к проходным с работы и смотрели на него во все глаза. Информация о захвате уже разошлась по заводу. Они ничего ему не говорили, они просто смотрели так, что Андрею стало жутко. В их взгляде были любопытство, надежда, но и страх. Они не знали, что от него ждать. «Как коровы, которых на бойню везут», – подумал Андрей и, не докурив сигарету до конца, ушел обратно в кабинет.

Вечером он просмотрел предоставленные ему службой безопасности распечатки разговоров Сявы с партнерами. Они обсуждали методы борьбы с ним и способы вернуть завод.

– Да он отморозок! – говорил об Андрее собеседник Сявы. – Он Петрова замочил и Рашида. И даже не поморщился. А еще одного в его доме, в его собственной кровати пристрелил за то, что тот крысятничать вздумал.

– Да Петров сам повесился! А Рашид сам в аварию попал! – завопил Сява.

– Ты сам-то в это веришь? – веско сказал собеседник.

Все это было на руку Андрею.

Разговор с Сявой в субботу был коротким. Тот попросил отступные, а Андрей показал ему некоторые копии уже произведенных операций с имуществом часового завода.

– Мы будем судиться, – вяло сказал Сява.

Андрей доброжелательно развел руками.

– Флаг вам в руки.

Судиться в той ситуации было глупо, и они оба это понимали. Победа Андрея была чистой. Это как в шахматах – мат еще не поставлен, но все уже было ясно. Будь Сява второразрядником, он бы продолжил бесполезную борьбу, но он играл где-то на уровне мастера спорта. И потому сдался, пойдя на убытки с тем, чтобы в будущем не получить еще большие убытки.

Андрей знал, что будет дальше. Сява отзовет залог и в положенные сроки не внесет сумму, и потому победу присудят следующему претенденту – то есть компании Андрея. Что и требовалось с самого начала.

Победа. Но он не чувствовал какой-то особой радости. А чего радоваться-то? Он заслужил эту победу. Была только усталость, смешанная с легким беспокойством. Он стоял на зыбкой почве, которая в любой момент могла разверзнуться под ним, и понимал это.

Я взяла пролетку и поехала на железнодорожный вокзал. Я смотрела на дома и улицы и думала: «Прощайте, мои милые. До свидания, хорошие. Я вас больше никогда не увижу». Мне было горько и мучительно. Я старалась не думать про десять заложников, но мысли все время возвращались к ним: кто это будет, может быть, даже тот угрюмый мужик – отец вертлявых ребятишек, что пустил нас переждать дождь в Нижней Курье. А может, это будет женщина с таким же иконописным лицом, как и Смирнова. Я чувствовала себя настоящим ничтожеством, которое зря коптит небо. Для чего я родилась? Чтобы приносить окружающим проблемы, тратить их время и ничего не давать взамен? Я вырвусь отсюда, конечно, но и в другом городе со мной будет происходить то же самое: от судьбы не уйдешь! «К тому же даже если из-за меня расстреляют мадам Хасаншину или того мужичонку из ЧК – я все равно не смогу жить, зная, что их убили из-за меня», – вдруг пришла в голову холодная и ясная мысль. Вслед за нею пришла другая: «Я должна во всем сознаться. Если я все расскажу полностью, то мне должны поверить. Не важно, как я буду при этом выглядеть».

– Поворачивай, – сказала я извозчику. Тот нервно запричитал – мы ехали уже по привокзальной площади. И, получив вперед деньги, помчался назад. «Прощайте, милые. До свидания, хорошие. Я вас больше никогда не увижу», – вновь думала я. Мне снова было горько и мучительно, только в другом регистре.

Я вломилась в штаб адмирала Колчака с аккордеоном на правом плече и в сбившейся шапочке.

– Это я, – говорю.

Сначала со мной даже разговаривать не хотели. Потом шли долгие телефонные переговоры, опять входили-выходили люди, меня куда-то везли. Зашел человек с газетой и сверил со снимком мое изображение. «В газете написано, что я террористка, но я не террористка, – вцепилась я в его рукав, – не расстреливайте, пожалуйста, никого». Он отодрал меня от себя и выбежал из комнаты. Опять входили-выходили офицеры, хмыкали, цокали языками, стучали каблуками. Я все пыталась начать рассказывать подробности, но никто не хотел меня слушать. Наконец меня снова повезли. «Милые домики, дорогие деревья, как жаль вас всех покидать. И Аню, и Сергеев, и Юрика. Я очень хотела быть хорошей, но у меня ничего не получилось», – думала я. Мы снова ехали к железнодорожному вокзалу.

На этот раз меня сопровождали восемь человек: трое шли впереди, трое сзади и двое по бокам. Меня вели к поезду. Я ничего не понимала. «Высшие силы тоже решили изъять меня из Перми», – думалось мне, когда я оказалась в купе пульмановского вагона. Причем одна. Двое военных встали на перроне у моего окна, еще сколько-то у двери, но с той стороны.

Купе было роскошным: два кожаных дивана и стол, а во второй комнате – умывальник и туалет.

Мы стояли часов пять. Я вся извелась. Наконец поезд тронулся. Сразу стало как-то веселее. Невыносимо находиться в вагоне, когда поезд стоит.

Закружились за окном елки и березы, заборы и кусты. «Прощай-прощай, прощай-прощай», – ворковали колеса. Никто ничего мне не объяснил – куда меня везут, в какую неизвестность. Я положила под голову аккордеон и уснула.

Мне снились мама и тетенька Турова. Они варили варенье из слив, а я отгоняла пчел веточкой и размышляла: «Сказать им, что они умерли или не говорить: вдруг обидятся?»

Разбудил меня пожилой офицер. Он положил на стол пачку бумаги и чернильницу и покашлял.

– Кх-м, кх-м. Это вам-с.

– Послушайте, я хочу вам все рассказать. Я не та, за кого вы меня принимаете.

Но он очень жестко перебил меня:

– Меня предупредили, что вы можете очень сильно воздействовать на меня словами и подчинить своей воле. Поэтому говорить буду только я. Мы знаем, что вы и есть та знаменитая S. R., а значит, знаем о ваших способностях и роли в дестабилизации обстановки в Пермской губернии. Мы сохраним вам жизнь на одном условии – если вы будете работать на благо России, на благо Белой армии. В противном случае вы будете расстреляны. Это приказ Верховного главнокомандующего. Что мы хотим от вас? Нам нужна листовка, дестабилизирующая ситуацию в селениях, контролируемых красными. По типу тех, что были разбросаны в Лысьве, Перми и – где вы там еще работали?

Он явно ждал ответа.

– Я не работала.

Он сделал жест, словно защищался от меня рукой.

– Молчите. Отличие от прежних листовок должно быть одно: выступать население должно против красных. Вам будут созданы все условия для работы. Листовка должна быть готова через 48 часов.