Древний карпище в бассейне баламутил воду груднымиплавниками. «Бестия, – подумал Ваттье, – должна быть чертовскимудрой. Только на что ему эта мудрость? Все время одна и та же тина, одни и теже кувшинки».

– Твоя цена, Риенс?

– Мелочишка. Где находится и что надумал СтефанСкеллен?

– Я сказал ему, что он хотел знать. – Ваттье деРидо раскинулся на подушках, играя золотым локоном Картии ван Кантен. –Видишь ли, сладенькая моя, к некоторым вопросам следует подходить умно. А умно– значит конформистски. Если поступать иначе, не получишь ничего. Толькопротухшую воду и вонючий ил в бассейне. И что с того, что бассейн сооружен измрамора и от него до дворца три шага? Разве я не прав, сладенькая моя?

Картия ван Кантен, ласково именуемая Кантареллой, неответила. А Ваттье вовсе и не ожидал ответа. В свои восемнадцать лет девушка,мягко выражаясь, на гения не тянула. Ее интересы – во всяком случае, сейчас –ограничивались любовными играми и – во всяком случае, сейчас – с Ваттье. Ввопросах секса Кантарелла обладала прирожденным талантом, в котором сошлись пыли техничность с артистизмом. Однако гораздо важнее было не это. Вовсе не это.

Кантарелла говорила мало и редко, но изумительно и охотнослушала. При Кантарелле можно было выговориться, расслабиться и восстановитьпсихическую кондицию.

– На моей службе человека ждут сплошныенарекания, – с горечью в голосе сказал Ваттье. – Потому что, видишьли, я не отыскал какую-то там Цириллу! А того, что благодаря моим людям армияодерживает победу за победой, недостаточно? А того, что наш генеральный штаб вкурсе малейшего движения врага, этого что, тоже мало? А того, что крепость,которую пришлось бы штурмовать неделями, императорским войскам открыли моиагенты, тоже мало? Так ведь нет, никто за это не похвалит. Важна толькокакая-то задрипанная Цирилла!

Гневно сопя, Ваттье де Ридо принял из рук Кантареллы фужер,наполненный знаменитым эст-эст из Туссента, вином урожая того года, которыйпомнил еще времена, когда император Эмгыр вар Эмрейс был маленьким, не имевшимправ на престол, и чудовищно обиженным пареньком, а Ваттье де Ридо – юным ималозначительным офицером разведки.

Это был прекрасный год. Для вин.

Ваттье потягивал вино, играл изумительными грудкамиКантареллы и рассказывал. Кантарелла изумительно слушала и молчала.

– Стефан Скеллен, сладенькая моя, – мурлыкал шефимперской разведки, – это комбинатор и заговорщик. Но я буду знать, что онкомбинирует, еще до того, как туда доберется Риенс… У меня там уже естьчеловек. Очень близко к Скеллену… Очень близко.

Кантарелла развязала пояс, перехватывающий халат Ваттье,наклонилась, Ваттье почувствовал ее дыхание и задохнулся в предвкушенииблаженства. «Талант, – подумал он. – Гений». А потом мягкое и горячееприкосновение губ изгнало у него из головы всяческие мысли.

Картия ван Кантен медленно, ловко и талантливо доставлялаблаженство Ваттье де Ридо, шефу имперской разведки. Однако это был неединственный талант Картии. Но о другом таланте Картии Ваттье де Ридо понятияне имел.

Он не знал, что вопреки видимости Картия ван Кантен обладалаидеальной памятью и живым, подвижным как ртуть интеллектом.

Все, о чем повествовал ей Ваттье, каждое сообщение, каждоеслово, которое он при ней обронил, Картия назавтра же пересказывала Ассирэ варАнагыд.

Да, даю голову на отсечение, что в Нильфгаарде наверняка ужедавным-давно все забыли о Кагыре, не исключая и невесты, ежели у него такаяимелась.

Но об этом потом, а теперь отступим назад к дню и местуфорсирования нами Яруги. Итак, ехали мы довольно быстро на восток, намереваясьдобраться до района Черного Леса, который на Старшей Речи именуется Каэд Дху.Потому что именно там проживали друиды, способные выколдовать место пребыванияЦири, а может быть, и извлечь указание на это место из странных сновидений,тревоживших Геральта. Ехали мы через леса Верхнего Заречья, которые ещеназывают Левобережьем, по дикой и практически безлюдной местности,расположенной между Яругой и лежащим у подножия гор Амелл районом, называемымСтоками, с востока ограниченным долиной Доль Ангра, а с запада болотистымприозерьем, название которого как-то выветрилось у меня из памяти.

На территорию эту никто никогда не зарился, а посему никогдаи не было толком известно, кому она в натуре принадлежит и кому подчиняется.Кое-что на этот счет могли бы, думается, сказать аборигены Темерии, Соддена,Цинтры и Ривии, рассматривавшие с переменным успехом Левобережье как лен своейкороны и временами пытавшиеся с таким же успехом доказать свою правоту огнем имечом. А потом из-за гор Амелл накатились армии Нильфгаарда, и больше уже никтои ничего сказать не мог, в том числе и относительно лена и собственности наземлю. Всё расположенное к югу от Яруги принадлежало Империи. К тому времени, когдая пишу эти слова, Империя захватила уже и многие земли к северу от Яруги. Ввидуотсутствия точной информации я не могу сказать, сколь многие и сколь далеко насевер распространяющиеся.

Возвращаюсь к Заречью. Позволь, любезный читатель, слегкаотклониться от темы в пользу реминисценций, касающихся исторических процессов:история данной территории сплошь и рядом творилась и формировалась как быслучайно, как побочный продукт конфликтующих внешних сил. Историю любой страныизбыточно часто творят пришлые обитатели. Поэтому пришлые-то бывают, какправило, причиной, последствия же их творчества всегда и неизменно обрушиваютсяна головы аборигенов.

Правило это распространяется на Заречье целиком и полностью.

У Заречья было свое население, коренные заречане, которыхпостоянные, тянущиеся годами раздоры и войны превратили в голодранцев ипринудили к миграции. Деревни и села погорели, развалины дворов ипревратившиеся в пустыри поля поглотила пуща. Торговля захирела, торговые обозыобходили запущенные дороги и тракты стороной. Немногочисленные оставшиесязаречане превратились в одичавших невежд. От росомах и медведей они отличалисьв основном тем, что носили штаны. По крайней мере некоторые. То есть некоторыеносили, а некоторые отличались. Это был в массе своей народ неотзывчивый,простецкий и грубый.

И начисто лишенный чувства юмора.

Темноволосая дочь бортника откинула на спину мешающую ейкосу и продолжала яростно и энергично крутить жернова. Все усилия Лютикакончались ничем – казалось, слова поэта вообще не доходят до адресата. Лютикподмигнул остальной компании, прикинулся, будто вздыхает, возвел очи горе, ноне отступил.

– Да, – повторил он, скаля зубы. – Давай япокручу, а ты сбегай в подполье за пивом. Должна же где-то тут быть потайнаяямка, а в ямке бочонок. Я прав или не прав, красотка?