— Видите ли, у нас есть веские основания подозревать Вас в сговоре с Вашей сестрой, Тураевой Нисар Шамильевной, с целью похищения ребёнка и незаконного вывоза его из страны проживания. А так же в пособничестве изъятия преступным путём конфиденциальных документов и передачи их конкурирующей фирме.

Хорошо, что я сижу. У меня едва хватает сил произнести:

— Повторите.

И, чтоб ему, этот Зотов с каменным лицом слово в слово повторяет свои абсурдные обвинения. Я чувствую, как кровь отхлынула от сердца и устремилась куда-то вниз, в копчик.

— Вы обвиняете меня в похищении Аси? Вы с ума сошли?! Нисар сама… она же мать… Нет, стоп! У меня есть разрешение! От обоих родителей, между прочим.

— Оно фальшивое! — рычит Тураев. — Я развожусь с Нисар и беру полную опеку над дочерью. Как я могу давать подобное разрешение?

— Что?! — я невольно приподнимаюсь со стула, ещё больше сокращая расстояние между нами — теперь мы едва не трёмся носами. Он смотрит на меня сверху вниз, сверкая глазами из-под полуопущенных век, его верхняя губа дергается, как у раздражённого до крайности хищника. Сейчас укусит — мелькнула мысль.

— А ты что хотела? Чтобы я оставил свою дочь на попечение конченой наркоманки, которая и сутки не может прожить без дозы? Ну, что так смотришь, будто слышишь об этом впервые? Это же по твоей милости она стала такой. По твоей, и твоего дружка-дилера, вместе с которым вы толкали наркоту малолеткам!

Во все глаза смотрю на разъярённого мужчину передо мной. Теперь, кажется, понятно, откуда такая неприязнь ко мне. И я, даже, догадываюсь, кто внушил ему эту мысль. Ах, дядя Шамиль, опуститься так низко, чтобы обелить свою дочку. А ведь ты лучше всех знал её. Знал, и всячески выгораживал, используя меня и моё имя, как прикрытие.

Подбираюсь вся, вспоминая старые навыки, опускаю забрало, накидываю броню.

— Мансуров не был моим дружком, и с наркотиками я никогда никаких дел не имела, — говорю заученную давным-давно фразу, отлично понимая, что мне не поверят, но решаю упрямо стоять на своём.

— Да ну? — Тураев усмехается. Как ни странно, мне от его усмешки горько. Не всё равно, как должно быть, а нестерпимо горько и обидно.

— А я вот слышал про тебя совершенно другое.

Он находится слишком близко, чувствую его запах, порывы тёплого дыхания на своём лице, когда он говорит. Я ненормальная, да? Потому, что замечаю, вдруг, что тянусь носом за этим запахом, как кошка за валерианкой. Ещё не хватало!

Резко отворачиваюсь.

— Не в моих силах заткнуть вам уши, а людям рты. Только это неправда, от слова совсем.

— Неправда? Значит, твоя семья, родные, учителя, они все врали, так, выходит? А два привода за воровство? Ещё парочка за порчу чужого имущества, и, даже, за непристойное поведение в общественном месте, а? Между прочим, это всё задокументировано в следственном отделе вашего района.

Ну, это уже слишком! Копаться в досье, полностью сфабрикованном продажным следователем! Какая низость! Чувствую, что эмоциональная броня сползает с меня, как ночная сорочка под утро, и выдержка вот-вот махнёт мне ручкой на прощание.

— Начальник следственного отдела нашего района, — цежу я сквозь зубы, из последних сил сдерживая предательскую дрожь, — был должником моего дяди, и делал всё, что тот ему скажет.

— Вот именно поэтому тебя тогда не упекли в колонию для малолетних преступников, когда всю вашу шайку-лейку с распространением накрыли. А твой… как его там? Мансуров сбежал.

— Он не мой!! — не выдерживаю, срываюсь на крик. — И никогда моим не был! Он…

Понеслась… Снова и снова пытаюсь взять себя в руки. Сглатываю слюну, дышу, откидываю волосы со лба, делаю еще массу суетливых бессмысленных движений, лишь бы перестать трястись, как осиновый лист. Но ничего не помогает. Ещё немного, и я просто рассыплюсь. Господи, не верю, что снова переживаю подобное. И снова по вине сестры! Нет. Нет!! Аа-а…

Зажмуриваюсь со всей силы, сжимаю кулаки и давлю ими на глазницы.

Считаю про себя в образовавшейся вдруг тишине. Пять — десять… Дыхание выравнивается, пульс замедляет свой сумасшедший бег. Паника постепенно отступает. Открываю глаза и вновь встречаюсь с чёрными омутами. Они следят за мной, не отпускают, пожирают. Боже, что он делает? Зачем? Не могу выдержать этот взгляд, я словно в ад заглядываю. Отворачиваюсь.

— Собственно, почему мы копаемся в моем прошлом? Разве речь сейчас об этом? — стараюсь говорить спокойно, но выходит не очень.

— Потому, что это ты виновата, что Нисар опять подсела на наркоту и устроила весь этот бедлам. И это случилось, как только вы возобновили свои отношения с ней в Москве. Признавайся!

— Бред! — отмахиваюсь я. — Мы не виделись с ней больше шести лет, с тех пор, как я уехала из Новороссийска. Мы даже не звонили друг другу. Лишь около недели назад она внезапно появилась в моём доме с просьбой о помощи, и я действительно оказала ей её, потому, что считаю… считала, что ей и Асе угрожает опасность.

— Опасность? — Заир прищуривается. — Какая ещё опасность? Что она наговорила тебе?

— Сказала, что её преследуют!

— Она назвала имя преследователя? Причину? — впервые за долгое время вмешивается Зотов. Но я смотрю лишь на Заира, и отвечала только ему.

— Назвала. Мансуров Рамиль. Тот самый дилер, толкач, называйте, как хотите. Причина? Причину уточняйте у своей жены, господин Тураев. Потому, что дальше идут дебри, в которые я не желаю углубляться.

— А мне плевать на твои желания!

— Заир Самирович!

Это предостерегающе кричит Зотов, потому что тут начинается чёрт знает что. Я едва успеваю упереться руками в грудь Тураеву, поскольку он наваливается на меня всем корпусом, и практически размазывает по стенке. Я задыхаюсь от его натиска, от его жара. Его тело горит огнём, я ощущаю это даже через ткань футболки. А какой он твёрдый! Панель за моей спиной не на много твёрже его грудной клетки, и пресса, и… и… ой, мамочки!

Я напрягаюсь и, что есть силы, отталкиваю от себя Заира. Он отклоняется лишь на какие-то миллиметры, но мне удаётся выскользнуть из-под него.

— Заир, сдурел?! — уже в полный голос орёт ему, вскочивший со стула, Зотов, пряча меня за спину, а я цепляюсь за его рубашку, как за спасательный жилет.

— Да, всё я, всё!! Понял! — Тураев пятится назад и тяжело валится в кресло, то сжимая, то разжимая кулаки. Смотрит зверем исподлобья. Дышит тяжело, неровно. Как и я, впрочем. Жуть какая. Я, вообще-то, не боюсь мужчин, но Тураев может изменить моё мнение. Я перед ним как блоха