— Вам не жаль будет бросать работу? Вы ведь не передумалиехать на Барбадос?

— О, конечно, мы отправимся туда, как только полицияпозволит нам это сделать. Нет. Мне совсем не жаль бросать работу. Я ненавижубездействие, но на Барбадосе это мне не грозит. — И она добавила с тревогой: —О, скорей бы все утряслось, чтобы мы могли спокойно уехать отсюда!

— Клеменси, а у вас есть какие-нибудь подозрения насчетличности убийцы? — спросил я. — У вас наверняка должны быть какие-то догадки.Клеменси искоса бросила на меня странный взгляд. Ее голос разом потерял былуюнепринужденность и зазвучал напряженно и резко:

— Строить догадки — антинаучно. В данной ситуации ясно одно:самыми очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоуренс.

— Значит, вы думаете, это их рук дело?

Клеменси пожала плечами.

Несколько мгновений мы стояли молча, словно прислушиваясь кчему-то, потом Клеменси повернулась и вышла из гостиной, столкнувшись в дверяхс мисс де Хэвилэнд.

Эдит решительно направилась ко мне:

— Я бы хотела поговорить с вами.

В моей памяти всплыли слова отца. Было ли это?..

Но Эдит де Хэвилэнд продолжала:

— Надеюсь, у вас не сложилось ложного впечатления о Филипе.Его бывает довольно трудно понять иногда. Он может показаться скрытным ихолодным, но это совсем не так. Просто такая манера поведения. И Филип ничегоне может с этим поделать.

— Да я и не думал… — начал было я.

Но старая леди не дала мне вставить слово.

— И сейчас… В этой истории с Роджером. Филип вовсе не скуп.Деньги никогда не имели для него никакого значения. И он очень милый… И всегдабыл очень милым… Просто его надо понять.

Я смотрел на старую леди, всем своим видом показывая, что якак раз и есть тот, кто хочет его понять. Эдит де Хэвилэнд продолжала:

— Частично все происходит из-за того, что Филип — второйребенок в семье. Второму ребенку часто приходится трудней, чем первенцу.Понимаете, Филип обожал отца. Конечно, все дети обожали Аристида, и он отвечалим взаимностью. Но Роджером он особенно гордился и восхищался, потому что этобыл старший сын — и первый ребенок. И думаю, Филип всегда ощущал предпочтение,отдаваемое старшему брату. Он замкнулся в себе. Погрузился в книги, в историю ипрочие занятия, не имеющие ничего общего с повседневностью. Наверное, онстрадал… Дети всегда страдают…

Старая леди помолчала и снова заговорила:

— В общем, я хочу сказать, Филип всегда страшно ревновалотца к Роджеру. И едва ли сам осознавал это. И вряд ли банкротство старшегобрата тронуло Филипа так сильно, как должно было бы… О, ужасно говорить такиевещи, но я уверена — Филип сам этого не понимает…

— Вы имеете в виду, что Филипа, скорей, радует неудачабрата?

— Да, — сказала мисс де Хэвилэнд. — Именно это я и имею ввиду. — И добавила, слегка нахмурившись: — Меня очень расстроило, что он несразу предложил Роджеру помощь.

— А почему он должен предлагать ему помощь? — спросил я. — Вконце концов Роджер наломал дров. Он взрослый человек. Детей у него нет. Еслибы он был болен или слезно просил о помощи, конечно, семья помогла бы ему. Нонесомненно, Роджер просто предпочитает начать новую и совершенносамостоятельную жизнь.

— О да! Его волнует только самочувствие Клеменси. А Клеменси— абсолютно загадочное существо. Ей действительно нравится испытывать неудобстваи иметь в хозяйстве не больше одной чашки для чая. Вероятно, это оченьсовременно. У этой женщины нет чувства прошлого и нет чувства красоты.

Старая леди разглядывала меня проницательными глазами.

— Это ужасное испытание для Софии, — продолжала она. — Мнежаль, что ее молодость омрачена этой трагедией. Я, знаете ли, люблю их всех.Роджера и Филипа… И внуков: Софию, Юстаса и Джозефину. Чудесные дети. Дети ивнуки моей сестры Марции. Да, я нежно люблю их… — Эдит помолчала и резкодобавила: — Но имейте в виду, подобное чувство граничит с идолопоклонством.

Она решительно повернулась и вышла из гостиной. Мнепоказалось, последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть — но яне мог понять, что именно.

— Твоя комната готова, — сказала София.

Она стояла около меня и смотрела через окно в сад. Сад сраскачивающимися на ветру полуобнаженными деревьями казался серым и печальным.

— Какое запустение… — тихо произнесла София, угадав моимысли.

В это время из-за живой изгороди со стороны декоративногосадика появилась фигура и вслед за ней — другая. Оба человека казались серымибесплотными тенями в неверном свете осеннего дня. Первой шла Бренда Леонидис.Она куталась в серую шиншилловую шубку и, ступая с кошачьей грацией, скользиласквозь сумрачный воздух как жутковатый призрак. Когда она проходила мимо окна,я рассмотрел ее лицо. На нем блуждала знакомая мне туманная кривая полуулыбка,которую я уже видел накануне, когда разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной.Несколькими секундами позже мимо окна проплыла худая сгорбленная фигураЛоуренса Брауна. Эти двое не походили на прогуливающихся в саду людей — зыбкиеи невесомые, они напоминали приведения, прячущиеся от людского взора.

„Интересно, — подумал, — не под ногой ли Бренды или Лоуренсагромко треснула та сухая ветка?..“

И по ассоциации мыслей я спросил:

— А где Джозефина?

— Наверное, в классной комнате с Юстасом. — Софиянахмурилась: — Чарлз, меня очень тревожит Юстас.

— Почему?

— Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный.Знаешь, он так изменился после этой ужасной болезни… Не могу понять, что у негона уме. Иногда мне кажется, он ненавидит всех нас.

— Вероятно, это пройдет. Просто переходный возраст.

— Может быть… Но все равно мне тревожно.

— Да почему же, милая?

— А потому, наверное, что отца с матерью совсем не беспокоитсостояние Юстаса. Они словно и не родители ему.

— Может, оно и к лучшему. Чаще дети страдают от чрезмернойопеки, чем от равнодушия.

— Это правда. Знаешь, я как-то не задумывалась об этом досвоего возвращения из-за границы, но мои родители составляют престранную пару.Отец всецело погружен в мир каких-то отдаленных исторических эпох, а матьчудесно проводит время, организуя вокруг себя театральные действа. Сегодняшнеедурацкое представление — дело исключительно ее рук. Никакой нужды в этомсемейном совете не было. Маме просто хотелось разыграть сцену семейного совета.Бедняжка иногда страшно скучает здесь и развлекается по мере сил и способностей.