Мы с Софией рассмеялись.

— Старый добрый протестант, — заметил я.

— Да. Слушай, Чарлз, пойдем в гостиную. Там что-то вродесемейного совета. Вообще-то мы намечали его на вечер, но решили начатьпораньше.

— Наверное, мне не стоит влезать в ваши дела?

— Если ты собираешься когда-нибудь стать членом нашей семьи,тебе лучше заблаговременно познакомиться с ней поближе.

— А что обсуждается сегодня на семейном совете?

— Дела дяди Роджера. Кажется, ты в курсе его неприятностей.Но как ты мог подумать, что он убил дедушку? Дядя Роджер просто обожал его!

— Я подозревал не Роджера, а Клеменси.

— Только потому, что я сама подкинула тебе эту мысль. Думаю,Клеменси совершенно не расстроится, если Роджер потеряет все деньги. Скорейвсего, она даже будет довольна этим. У нее странная страсть не иметь лишнихденег. Пойдем.

Когда мы с Софией вошли в гостиную, громкие голоса сразусмолкли. Все посмотрели на нас.

Вся семья была в сборе. Филип сидел у окна в большом,обтянутом малиновой парчой кресле. Его красивое лицо напоминало холоднуюсуровую маску. Он походил на судью, готового огласить приговор. Роджерпристроился на пуфике у камина. Видимо, продолжительное время он нервно ерошилволосы, и сейчас они стояли дыбом по всей голове. Левая штанина у негозадралась, галстук сдвинулся набок. Великан тяжело дышал, лицо егораскраснелось. Рядом с мужем сидела Клеменси — ее миниатюрная фигура буквальноутопала в огромном глубоком кресле. Отвернув лицо в сторону от остальныхприсутствующих, она бесстрастным взглядом изучала обшитые деревом стены. Эдит,прямая как палка, восседала на дедушкином кресле и, плотно сжав рот, сневероятной скоростью орудовала вязальными спицами. Самыми привлекательнымифигурами в гостиной были Магда и Юстас, будто сошедшие с портрета Гейнсборо.Мать и сын расположились на диване — смуглый красивый подросток с мрачнымвзглядом и около него, небрежно бросив руку на спинку дивана, Магда, герцогиняиз замка „Три фронтона“, в изысканном темном халате, из-под полы которого былааккуратно выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.

Филип нахмурился.

— София, — сказал он, — извини, но мы обсуждаемвнутрисемейные дела. Мисс де Хэвилэнд звякнула спицами. Я приготовилсяизвиниться и выйти, но София опередила меня.

— Мы с Чарлзом, — сказала она звонким решительным голосом, —собираемся пожениться. Я хочу, чтобы мой жених присутствовал на семейномсовете.

— А почему бы и нет? — вскричал Роджер, порывисто вскакиваяс пуфика. — Я повторяю, Филип, в этом деле нет ничего секретного!Завтра-послезавтра об этом узнает весь мир. И в любом случае, мой мальчик, —Роджер подошел ко мне и дружески положил руку на мое плечо, — вы все равно ужевсе знаете. Вы же присутствовали при моем утреннем разговоре с полицейскими вСкотленд-Ярде.

— Расскажите! Расскажите же мне! — воскликнула Магда,подаваясь вперед. — Какая в Скотленд-Ярде обстановка? Это так интересно! Вкабинетах там стулья или кресла? Какие занавески на окнах? Никаких цветов,наверное? Диктофоны на столах?

— Угомонись, мама, — сказала София. — Ты же велела ДжонуВавасуру выбросить из пьесы сцену в Скотленд-Ярде, посчитав ее малодинамичной инеубедительной.

— Да, она сводит пьесу к дешевому детективу, — согласиласьМагда. — В то время как „Эдит Томпсон“ — это психологическая драма илипсихологический триллер… Какое из определений звучит лучше?

— Вы были в полиции сегодня утром? — резко спросил Филип. —Зачем? Ах, да… Ваш отец…

Он нахмурился, и я еще более отчетливо понял, что моеприсутствие здесь крайне нежелательно, но София крепко держала меня за руку.

Клеменси пододвинула мне стул:

— Присаживайтесь.

Я благодарно взглянул на нее и воспользовался предложением.

— Можете говорить, что хотите, — сказала мисс де Хэвилэнд,очевидно продолжая прерванный разговор, — но мы должны уважать желанияАристида. Как только все формальности с завещанием будут улажены, я тут жеотдам тебе все свои деньги, Роджер.

Роджер яростно дернул себя за волосы.

— Нет, тетя Эдит! Нет! — выкрикнул он.

— Мне хотелось бы произнести те же слова, — заговорил Филип,— но нужно принять во внимание все факторы…

— Старина Фил, неужели тебе непонятно? Я не собираюсь ни укого брать ни полпенни.

— Конечно, ему непонятно, — резко заметила Клеменси.

— В любом случае, Эдит, — сказала Магда, — когда всеформальности с завещанием будут улажены, у Роджера появится собственныйкапитал.

— Но ведь эти формальности вряд ли будут улажены к нужномусроку, — подал голос Юстас.

— Ты не можешь судить об этом, Юстас, — отрезал Филип.

— Мальчик абсолютно прав! — воскликнул Роджер. — Он попал всамую точку! Ничто уже не в силах предотвратить банкротства. Ничто!

В голосе его как будто слышалось облегчение.

— Так что здесь и обсуждать нечего, — добавила Клеменси.

— Так или иначе, все эти разговоры не имеют никакогозначения, — сказал Роджер.

— А я считаю, все эти разговоры имеют очень даже большоезначение. — Филип поджал губы.

— Нет! — воскликнул Роджер. — Н е т! Что может иметьзначение по сравнению со смертью отца?! Папа умер! А мы сидим здесь и обсуждаемкакие-то денежные дела. Бледные щеки Филипа чуть порозовели.

— Мы просто пытаемся как-то помочь тебе, — холодно заметил он.

— Я знаю, Фил. Знаю, старина. Но ничего уже нельзя поделать,и нужно смириться с этим.

— Пожалуй, я все-таки могу собрать некоторую сумму. Правда,цены на недвижимость упали в последнее время и часть капитала я просто не имеюправа трогать — деньги Магды и тому подобное… Но…

— Конечно, тебе не набрать достаточную сумму, дорогой, —быстро вмешалась Магда. — Смешно даже пытаться… И это было бы непорядочно поотношению к нашим детям.

— Говорю же вам, я ни у кого ничего не прошу! — завопилРоджер. — Я уже охрип, повторяя вам одно и то же. Меня абсолютно устраиваетсуществующее положение вещей.

— Это вопрос престижа, — сказал Филип. — И отца, и нашего.

— Это было не семейное предприятие. Концерном владел яединолично.

— Да, — Филип холодно посмотрел на брата. — Концерном владелты единолично.