— Это мистер Чарлз, не так ли? Заходите на кухню, я угощувас чайком. Кухня была просторная, светлая, с веселыми занавесками на окнах. Ясел за стоящий посередине стол, и Нэнни поставила передо мной чашку чая и блюдечкос двумя пирожными. Больше чем когда-либо в жизни я почувствовал себя маленькимребенком в уютной детской. Здесь царили доброта и спокойствие — и страх темнотыи ночные ужасы оставили меня.

— Мисс София очень обрадуется вашему приходу, — сказалаНэнни. — Она чересчур возбуждена сегодня. — И добавила осуждающе: — Все оничересчур возбуждены.

Я оглянулся через плечо:

— А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.

Няня неодобрительно поцокала языком.

— Вечно подслушивает под дверями и что-то записывает в этотдурацкий блокнот, который постоянно таскает с собой. Ей бы ходить в школу даиграть со своими ровесниками. Я это говорила мисс Эдит, и она согласилась сомной, но хозяин решил, что девочку лучше держать дома.

— Наверное, он очень любит ее, — сказал я.

— Да, сэр. Он очень любил их всех.

Я несколько удивился тому обстоятельству, что чувства Филипак своим отпрыскам так определенно относятся к прошедшему времени. Нэнни увиделавыражение моего лица и, чуть покраснев, пояснила:

— Когда я говорю «хозяин», я имею в виду старого мистераЛеонидиса.

Прежде чем я успел ей ответить, дверь распахнулась и в кухнювошла София.

— О, Чарлз… — выдохнула она и потом быстро проговорила: —Нэнни, как я рада, что он пришел!

— Знаю, золотко.

Нэнни нагрузила поднос кастрюлями и сковородками иотправилась в судомойную. Когда дверь за ней закрылась, я встал из-за стола,подошел к Софии, обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Милая, — сказал я. — Ты вся дрожишь. В чем дело?

— Мне страшно, Чарлз. Страшно.

— Я люблю тебя, — сказал я. — Если бы только я мог забратьтебя отсюда…

София отстранилась и покачала головой:

— Нет, это невозможно. Мы должны пройти через все это. Но,Чарлз, как тяжело знать наверняка, что… кто-то в этом доме… кто-то, с кем явижусь и разговариваю каждый день, является хладнокровным расчетливым убийцей…

Я ничего не мог ответить на это. Такая девушка, как София,не нуждается в пустых, ничего не значащих словах утешения.

— Если бы только знать… — прошептала она. — Больше всегоменя пугает, что мы можем не узнать никогда…

Да, это действительно было страшно представить… Идействительно существовала возможность так никогда и не узнать имени убийцы.

И тут я вспомнил, что хотел задать Софии один вопрос наинтересующую меня тему.

— Скажи, София, а кто в доме знал об этих глазных каплях, обэзерине? То есть, первое, что они у дедушки есть и, второе, что они смертельноядовиты?

— Понимаю, куда ты клонишь. Но это бесполезно. Об этом зналивсе.

— Да, конечно, вообще знали все… Но конкретно…

— Мы все знали конкретно. Как-то мы пили кофе у дедушки всейсемьей. Он любил, когда вся семья собиралась вокруг него. Вдруг у него заболелиглаза, и Бренда достала эзерин, чтобы закапать дедушке. А Джозефина, котораявсегда и по любому поводу задает вопросы, спросила: «Почему на этикеткенаписано „Только для наружного употребления?“ А дедушка улыбнулся и ответил:„Если бы Бренда по ошибке ввела мне в вену вместо инсулина эзерин, пожалуй, ябы задохнулся от негодования, порядком посинел и затем умер, потому что, видишьли, у меня не очень сильное сердце.“ — „О-о…“ — сказала Джозефина, а дедушкапродолжал: „Так что мы должны внимательно следить за тем, чтобы Бренда неперепутала лекарства и не сделала мне инъекцию эзерина вместо инсулина“. —София помолчала и закончила: — Мы все это слышали, понимаешь? Мы все этослышали!

Я понимал. Если до сих пор у меня еще оставалась слабаянадежда, что убийца должен был обладать какими-то специальными знаниями, тотеперь оказалось: старый Леонидис самолично подсказал убийце план действий.Преступнику не нужно было ничего придумывать — простой и легкий способумерщвления предложила ему сама жертва.

Я глубоко вздохнул. Прочитав мои мысли, София сказала:

— Да, это ужасно.

— Знаешь, София, — медленно проговорил я, — я понял однувещь.

— Какую?

— Ты права: Бренда этого сделать не могла. Она не моглаубить старика именно этим способом… После его слов, которые вы все слышали… Ивсе прекрасно помните…

— Не знаю. Бренда довольно глупа в некоторых отношениях.

София отошла от меня.

— Тебе не хочется, чтобы это оказалась Бренда, да?

Что я мог ответить на этот вопрос? Я не мог, просто не могзаявить: „Нет. Я надеюсь, убийцей окажется Бренда“.

Почему? Не знаю, просто я видел: Бренда осталась совсем однапротив враждебно настроенной могущественной семьи Леонидисов. Было ли эторыцарством? Жалостью к слабому, к беззащитному? Я вспомнил, как Бренда сиделана тахте в своем дорогом траурном платье. Вспомнил нотки безнадежности в еёголосе и выражение страха в глазах.

Тут очень кстати вернулась Нэнни и, не знаю, каким образом,сразу же почувствовала возникшую между мной и Софией напряженность.

— Все только и говорят, об убийствах и тому подобном, —неодобрительно заворчала она. — Забудьте об этом, вот мой вам совет. Вас этодело совершенно не касается.

— О, Нэнни… Разве ты не понимаешь, в этом доме живет убийца…

— Чепуха, мисс София. Просто не знаю, что с вами делать.Разве передняя дверь не открыта все время? Да все двери в доме открыты…Свободный вход любым ворам и грабителям.

— Но ведь это не мог быть грабитель, ведь ничего не украдено!И вообще, зачем грабителю отравлять дедушку?!

— Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я толькосказала: все двери в доме всегда открыты. В дом легко мог войти любой человек.Я лично считаю — это дело рук коммунистов. — Нэнни покивала с удовлетвореннымвидом.

— Но чего ради коммунистам убивать бедного дедушку?

— Ну… За всеми темными делами стоят коммунисты. А если и некоммунисты, то по крайней мере нечестивые католики. Блудница Вавилонская — воткто они такие. И с видом человека, сказавшего свое последнее и решительноеслово, Нэнни снова отправилась в судомойную.