– Лично я не вижу причин, почему бы мне сейчас же непозвонить в полицию и не рассказать, какую чудовищную напраслину тут на менявозводят. А ты видишь? Только отвечай быстро, мальчик. Телефон в прихожей.Представляю, как тебя выпорет отец. Неделю будешь подкладывать под себяподушечку.

– Мои родители всегда были против порки. Телесные наказанияне решают проблемы, а только усугубляют ее. – Внезапно глаза Тодда заблестели.– А вы их пороли? Женщин? Раздевали их догола и…

Дюссандер издал какой-то сдавленный звук и направился вприхожую.

– Я бы не советовал, – произнес Тодд ледяным голосом.

Дюссандер повернулся. Он заговорил четко и размеренно. Есличто и смазывало эффект, так это отсутствие вставной челюсти.

– Еще раз, последний, повторяю: меня зовут Артур Денкер.Артуром, кстати, отец меня назвал в честь Конан-Дойля, чьи рассказы приводилиего в восхищение. Я никогда не был Дюзандером, или Гиммлером, или ДедомМорозом. В войну я был лейтенантом запаса. Я никогда не принадлежал кнацистской партии. Мое участие в боевых действиях ограничилось тремя неделямибоев в Берлине. Не скрою, в конце тридцатых, еще в первом браке, ясимпатизировал Гитлеру. Он покончил с депрессией и в каком-то смыслевосстановил нашу национальную гордость, которую мы потеряли в результатеунизительного и бесчестного Версальского мира. Тогда, в тридцатых, он казался мневеликим человеком. Он и был по-своему великим. Но под конец он безусловносвихнулся – посылать в бой несуществующие армии по указке звездочета! ОтравитьБлонди, свою любимую собаку! Поступки безумца. Они все обезумели – заставлялисобственных детей глотать капсулы с ядом и при этом распевали «Хорст Вессель».Второго мая сорок пятого года мой полк сдался американцам. Помню, как солдат пофамилии Хакермейер угостил меня шоколадом. Я даже заплакал. Меня поместили влагерь для интернированных в Эссене. К нам хорошо относились. Мы следили заНюрнбергским процессом по радио, и когда Геринг покончил с собой, я обменяламериканские сигареты на бутылку шнапса и напился на радостях. Послеосвобождения я устроился на завод «Эссен Мотор» – ставил колеса на автомобили. Вшестьдесят третьем вышел на пенсию и вскоре переехал в Соединенные Штаты. Этобыла мечта моей жизни. В шестьдесят седьмом я получил гражданство. С тех пор яамериканец. Голосую на выборах. Никакого Буэнос-Айреса. Никакой торговлинаркотиками. И Западного Берлина не было. И Кубы… А теперь иди, иначе я звоню вполицию.

Тодд не двигался с места. Старик вышел в прихожую, снялтрубку. Тодд словно застыл возле настольной лампы.

Дюссандер начал набирать номер. Тодд не отрываясь смотрел нанего, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. После четвертой цифры Дюссандеробернулся и встретился с ним взглядом. Вдруг плечи старика поникли. Он положилтрубку на рычаг.

– Как ты узнал?

– Много труда и чуть-чуть удачи, – скромно ответил Тодд,озаряя собеседника дружелюбной улыбкой. – У меня есть друг, Хэролд Пеглер, новообще-то все его зовут Лис. У него нюх. Мы, когда играем в бейсбол, ставим егона вторую базу. А у отца Лиса не гараж, а клад. Горы журналов, и все про войну.Фотографии фрицев, в смысле немецких солдат, и япошек, пытающих разных женщин.Статьи про концлагеря. Я от всего этого прямо балдею.

– Что ты от них… балдеешь? – Дюссандер оторопело смотрел нанего, потирая ладонью щеку. Звук был такой, будто он проходился по нейнаждачной бумагой.

– Ну да. В смысле ловлю кайф. Получаю удовольствие.

«Это может произойти совершенно для вас неожиданно, –разглагольствовала миссис Андерсон, учившая их в пятом классе. – Вы столкнетесьс чем-то новым и вдруг поймете: вот он, мой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС. Это все равно чтоповернуть ключ в замке. Или в первый раз влюбиться. Вот почему, дети, так важенДень выбора профессии – в этот день вы, может быть, найдете главный интерес всвоей жизни». Тогда Тодд отнесся к словам миссис Андерсон как к полнойгалиматье, но много позже, в гараже у Лиса, ему вспомнились эти слова, и онподумал, что она была, возможно, не так уж далека от истины. Он переворачивалстраницы старых слежавшихся журналов, и от смешанного чувства отвращения инепреодолимого любопытства у него разболелась голова, глаза же от напряженияначали слезиться, но он продолжал читать, и вдруг из текста под фотографиейусеянного трупами места под названием Дахау на него выскочила цифра: 6 000 000Он подумал: тут что-то напутали, кто-то по ошибке прибавил один-два нуля, вовсем Лос-Анджелесе живет вдвое меньше людей! Но вот другой журнал, и вновь этацифра: 6 000 000. Голова разболелась пуще прежнего. Во рту пересохло. Как втумане он услышал, что Лису пора идти ужинать. Тодд спросил, можно ли ему покапочитать в гараже. Лис удивленно взглянул на него и сказал: «Валяй!». И Тоддснова с головой ушел в старые журналы, пока в конце концов мать до него недокричалась.

ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО ПОВЕРНУТЬ КЛЮЧ В ЗАМКЕ…

В журналах говорилось, как это ужасно – все, что творилинемцы. Но слова о том, как это было ужасно, терялись среди рекламы,предлагавшей немецкие финки, и ремни, и каски бок о бок с заговорной травой ичудо-средством для восстановления волос. Рекламировались флаги со свастикой, ипистолет «люгер», и игра под названием «Танковая атака», в которой участвовалинемецкие «пантеры», а рядом печатались уроки правильного ведениякорреспонденции и дурацкие советы: «Хотите разбогатеть – продавайте специальныетапочки для лифта». Да, везде говорилось, как это было ужасно, однакосоздавалось впечатление, что все же не стоит по такому поводу огород городить.

ИЛИ В ПЕРВЫЙ РАЗ ВЛЮБИТЬСЯ…

Снова вспомнились слова миссис Андерсон. Она оказаласьправа. Он нашел в жизни свой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.

… Дюссандер долго смотрел на Тодда. Затем пересек гостиную итяжело опустился в кресло-качалку. И снова вглядывался в Тодда, пытаясь что-торазгадать в чуть отрешенном, чуть ностальгическом выражении его лица.

– Ну вот, – словно очнулся Тодд. – Началось с журналов,только я тогда подумал, что там половина фактов – липа. И я пошел в библиотеку.Сначала эта поганка не хотела ничего мне давать, у них такую литературу выдаюттолько взрослым. Но я сказал, что мне надо для школы. Если для школы, ониобязаны выдавать. А эта – сразу звонить отцу. – В глазах Тодда вспыхнулопрезрение. – Испугалась, поганка, что он не в курсе, видали!

– А он был в курсе?

– Ясное дело. Чем раньше, говорит отец, дети познают жизнь,тем лучше… и хорошее, и плохое. Тогда они будут во всеоружии. Жизнь, говоритон, это тигр, и его нужно ухватить за хвост, а не знаешь его повадки, так онслопает тебя в два счета.

– М-м-м, – неопределенно промычал Дюссандер.

– И мама считает так же.

– М-м-м, – опять промычал Дюссандер, точно его ударили поголове и он пока не может сообразить, где находится.