– Короче, у них там этой литературы навалом. И, знаете, онапользуется большим спросом. Картинок, правда, поменьше, чем в журналах у отцаЛиса, зато чернухи хватает. Стулья с таким сиденьем, утыканным шипами. Золотыекоронки, вырванные плоскогубцами. Отравляющий газ, который вдруг пускали издуша вместо воды. – Тодд тряхнул головой. – Вы, конечно, все были шизанутые,тут и думать нечего.

– Как ты сказал?.. Чернуха? – с трудом выдавил из себяДюссандер.

– Я даже написал реферат, – увлеченно продолжал Тодд, – изнаете, что я за него получил? Пять с плюсом. Пришлось, конечно, попотеть… Всеэти авторы, они так пишут… ну, вроде как эта писанина у них весь сон отбила, ичтобы, значит, и мы не спали, а то еще те ужасы опять повторятся. Я тоженаписал в таком духе, и вот результат! – Лицо Тодда озарила торжествующаяулыбка.

Дюссандер делал затяжку за затяжкой. Кончик сигаретыподрагивал. Он выпустил из носа дым и вдруг закашлялся по-стариковски.

– Вы знали Ильзу Кох? – спросил Тодд.

– Ильзу Кох? – едва слышно переспросил Дюссандер. И послепаузы сказал: – Да, я знал ее.

– Она была красивая? – оживился Тодд. – Я имею в виду… – Онизобразил в воздухе подобие песочных часов.

– Разве ты не видел ее фотографий? – спросил Дюссандер. – Тыже у нас в этом деле гурман.

– Кто я?

– Гурман. Тот, кто любит получать удовольствие… ловить кайф.

– А-а. Клевое словечко. – Угасшая было улыбка вновьрасцвела. – Еще бы не видел. Но все эти перепечатки, не мне вам говорить… –Интонация была такая, словно их у Дюссандера была целая коллекция. –Черно-белые, нечеткие… что вы хотите, любительские снимки. Кто тогда знал, чтоэто, можно сказать, история… Что, она правда была пышка?

– Толстая, мосластая, со скверной кожей. – Дюссандерраздавил недокуренную сигарету в вазочке, наполненной бычками.

– Да-а? Надо же. – Лицо у Тодда вытянулось.

– Не все такие везучие, – раздумчиво произнес Дюссандер,глядя на Тодда. – Увидел мою фотографию в старом журнале – и на тебе!

– Ошибаетесь, мистер Дюссандер. Не все так просто. Я долгоне верил, что вы это он, не верил, пока не увидел однажды, как вы садитесь вавтобус в своем блестящем черном дождевике…

– Вот оно что, – выдохнул Дюссандер.

– Ага. У Лиса в гараже, в одном из журналов, вы былисфотографированы в таком же точно дождевике. И в библиотеке я раскопал книжку,вы там в эсэсовском плаще вроде этого. Я сразу сказал себе: «Курт Дюссандер,один к одному». Вот тут уже я сел вам на хвост…

– Что ты сделал?

– Сел на хвост. Начал следить за вами. Я, знаете, мечтаюстать детективом, таким, как Сэм Спэйд в книжках… или как Мэнникс втелесериале. Я принял все меры предосторожности… Показать фотографии?

– Ты меня фотографировал?!

– А то как же. У меня «Кодак», помещается в кулаке. Еслинасобачиться, раздвинул пальцы – и вы в объективе. Остается нажать большимпальцем. – На этот раз улыбка Тодда как бы говорила, что сам он оценивает своиуспехи достаточно скромно. – Поначалу, конечно, в кадр попадали одни пальцы. Ноя настырный. Если стараться вовсю – чего хочешь добьешься. Звучит занудно, новерно.

Курт Дюссандер заметно побледнел и весь как-то усох.

– Ты что же, отдал проявлять пленку в фотоателье?

– Чего? – Тодд не сразу сообразил, а сообразив, презрительноскривился. – Вот еще! Что я, придурок? У отца есть темная комната. Я с десятилет сам проявляю пленку.

Дюссандер ничего не сказал, однако спина его несколькорасслабилась и кровь снова прилила к щекам.

Тодд достал сложенный вдвое конверт из заднего кармана ивынул из него несколько глянцевых фотографий с неровно обрезанными краями, чтодоказывало их домашнее происхождение. Дюссандер разглядывал снимки с мрачнойсосредоточенностью. Вот он сидит, совершенно прямой, в автобусе у окна, в рукаху него последний роман Джеймса Миченера. Вот он ждет автобуса на Девон-авеню,под мышкой зонтик, подбородок вздернут – ни дать ни взять премьер-министр взените славы. Вот он стоит в очереди под козырьком театра «Мажестик», выделяясьсреди привалившихся к стене подростков и безликих кудлатеньких домохозяеквысоким ростом и осанкой. А вот он заглядывает в свой почтовый ящик…

– Я решил вас щелкнуть, – пояснил Тодд, – хотя боялся, чтовы меня засечете. Я постарался свести риск до минимума. Снимал спротивоположной стороны улицы. Эх, мне бы телескопические линзы… – Тоддмечтательно вздохнул.

– На всякий случай ты, конечно, заготовил дежурную фразу.

– Я бы спросил, не видели ли вы мою собаку. Короче, яотпечатал фотографии и сравнил их вот с этими.

Он протянул Дюссандеру три ксерокопированных снимка. Старикудоводилось их видеть, и не раз. На первом он сидел в своем кабинете – начальникконцлагеря Патэн; снимок был кадрирован таким образом, чтобы остался только они флажок со свастикой у него на столе. Второй снимок был сделан в день призыва.На третьем он пожимал руку Генриху Глюксу, помощнику Гиммлера.

– Я уже не сомневался, что вы – это он, вот только… из-заваших дурацких усов не видна была заячья губа. И тогда, чтобы окончательноубедиться, я раздобыл вот это…

Он извлек из конверта последний листок, многократносложенный. Сгибы почернели от грязи, уголки пообтрепались. Это была копияраспространенной израильтянами листовки: «Разыскивается военный преступник КуртДюссандер». Глядя на этот листок, Дюссандер думал о неугомонных мертвецах, нежелающих спокойно лежать в земле.

– Я снял ваши отпечатки пальцев, – улыбнулся Тодд, – исравнил их с приведенными на этом листке.

– Врешь! – не выдержал Дюссандер. И выругался по-немецки.

– Снял, а как же. В прошлом году, на Рождество, родителиподарили мне дактилоскоп. Не игрушечный, настоящий. С порошком, с наборомщеточек для разных поверхностей и особой бумагой, чтобы снимать отпечатки. Моипредки знают, что я хочу стать частным детективом. Про себя они, конечно,думают, что это у меня пройдет. – Он отмахнулся от такого предположения как отнесерьезного. – В специальном пособии я прочел про линии руки и тип ладони иучастки для сличения. Называется «позиции». Для суда требуется не меньше восьмипозиций. Короче, однажды вы пошли в кино, а я посыпал порошком ваш почтовыйящик и дверную ручку. А потом снял отпечатки. Ничего, да? Дюссандер молчал. Онсжимал подлокотники кресла, подбородок у него так и прыгал. Тодда покоробило.Это уже ни в какие ворота. Упырь Патэна, того гляди, заплачет! Да это все равнокак если бы обанкротилось «Шевроле» или «Макдональд» стал бы продавать икру итрюфеля вместо сандвичей.