стенах, используя при этом далеко не классические краски, – сказал гость и указал рукой на стену за мной. Я обернулся. Там действительно красовался отрывок стихотворения, процитированного Никой Адамсоном.

Я промолчал.

– Нравятся апартаменты? – заботливо справился Ника Адамсон, – а я ведь хотел с тобой по-хорошему. Какого черта ты привел с собой этого чокнутого попа? Поступи ты по-другому, твой драгоценный друг был бы жив, вот что я имею в виду. Знаешь, такой термин есть в шахматах, называется «гарде». Это когда нападают на ферзя. Наше гарде удалось – мы убрали твою сильнейшую фигуру с поля. А заодно ты лишился и туры, случайно, кстати.

– Знаю я, что такое «гарде». Значит, вы не убивали Марка? – спросил я, чтобы удостовериться.

– Нет! Ты, что читать разучился? – мужчина изогнул правую бровь, – было написано чёрным по белому: в аналогичном эквиваленте. Святоша сам себя вздернул, вот что я имею в виду. Наверное, испугался, того, что мы сможем с ним сделать. Трусом он оказался. Надо сказать, я вовсе не удивлен, мой юный друг. Так оно и бывает обычно.

– Иди-ка ты на хуй, – буркнул я, – не тебе судить священника.

– Я-то уйду, – сказал Ника Адамсон, – только поможет ли это тебе. Любой может на три буквы отправить, вот что я имею в виду. Я могу простить твою дерзость, списать на нервный срыв, например. По потерям мы квиты. В любом случае Климента нам уже не вернуть, как и твоего друга. Я готов пойти тебе навстречу. Так что, моё предложение о сотрудничестве всё ещё в силе.

Я встал со шконки и подошел к решетке. Глядя в глаза Нике Адамсону, я поманил его к себе. Когда он подошел ближе, я наклонился в его сторону, делая вид, что хочу прошептать ему что-то на ухо. На лице моего собеседника заиграла победоносная улыбка. Когда Ника Адамсон приготовился выслушать меня, я схватил его за грудки и с силой ударил эту сволочь лицом о прутья решетки. Я услышал треск ломающегося носа и негодующий, полный злобы вопль. На моё лицо брызнула кровь. Стукнув для верности ещё пару раз, я отшвырнул оппонента в сторону. Ника Адамсон отлетел на противоположенную решетку. Из его носа на белую рубашку текла кровь. Мужчина посмотрел на расплывающееся красное пятно на груди и неожиданно улыбнулся.

– Если тебе от этого легче, – сказал Ника Адамсон, приглаживая растрёпанные волосы, – то это нормальная цена.

С этими словами он удалился.

На лице чувствовалась влага, видимо я перестарался. Я достал носовой платок и тщательно вытер лицо. Белый платок окрасился в красный цвет. Сунув его в карман, я снова уселся на шконку, вполне довольный своим неожиданным поступком. Мне стало действительно легче. В свои удары я вложил всю ярость и злость, что накопились во мне за всё это время. И теперь я знал, что наш Ника Адамсон вовсе не бессмертное сверхъестественное существо. В его жилах текла абсолютно такая же кровь, как и у меня. А если у него есть кровь, значит, его можно просто убить. Будем надеяться, что лейтенант Гинзбург со своими ребятами не будет тщательно обыскивать церковь, так как мне очень может пригодиться обрез святого отца Марка.

Теперь я знал, что я должен сделать, чтобы спокойно жить дальше и строить свою судьбу. Мне необходимо любыми способами уничтожить этого загадочного человека со множеством имен.

Вид потрёпанного и застигнутого врасплох Нику Адамсон напомнил мне одного неприятного человека, с которым меня сталкивала жизнь. Человека, память о котором, я блокировал на подсознательном уровне.

В школе, где я учился в начальных классах, работал уборщик непрезентабельного вида, старый пьяница. Всегда грязный, всегда вонючий. С виду он был вполне безобиден, но дети его боялись и обходили стороной, чувствуя в этом человеке нечто ненормальное. Ученики на подсознательном уровне опасались его хищного людоедского взгляда, а он смотрел на детей дёргающимися глазами, которые при разговоре никогда не останавливались на твоем лице. Любимым занятием уборщика была ловля учеников младших классов и последующая отповедь за беготню или какое-нибудь нарушение. Он держал своими потными руками плечи нерасторопных мальчишек и надломленным голосом учил их правильному поведению. За мерзкий характер и отталкивающую внешность уборщик получил прозвище Кощей.

Мне было восемь лет, когда я попал в его цепкие руки. Заканчивая дежурство по классу, я спустился в туалет, вымыть тряпки и сполоснуть ведро. Включив кран и посмотрев в зеркало, я увидел Кощея, стоящего за моей спиной. Уборщик резко протянул руку и схватил меня. Я успел издать лишь жалобный писк, ни о каком побеге и речи быть не могло. Кощей с силой прижал меня к себе. Он дышал, как паровоз, а я ощущал его горячее дыхание в своем ухе и слышал запах тухлятины изо рта. Второй рукой уборщик потянулся к своей ширинке и принялся судорожно расстегивать ремень. Я пронзительно закричал. Кощей прервал мой крик, ударив по лицу. К моему счастью на крик прибежал директор школы. Он оттащил меня от покрасневшего как рак уборщика, после чего прописал ему сильнейший удар в челюсть. Кощей отполз к батарее и горько зарыдал. Меня отвели в учительскую, отпоили чаем и путанно объяснили, что наш уборщик страдает психическим заболеванием. Со временем я постарался закрыть этот сомнительный эпизод в своей памяти, и у меня получилось. Но до этого я очень часто видел в своих снах безумное лицо Кощея, чувствуя его горячее и тухлое дыхание.

Вернувшись по волнам памяти в свое прошлое, я осознал, что если Кощея помыть, причесать и нарядить во фрак, то его будет не отличить от Адамсон. Я, конечно, понимал, что это совершенно разные люди. Но теперь мне стало ясно, по какому принципу Ника Адамсон выбирал свои личины для каждого конкретного собеседника. Возможно, мерзавцу нравилось ворошить болезненные потаённые воспоминания людей, ибо когда человек в растерянности, он более подвержен психологическому влиянию извне.

      Мои размышления прервал металлический скрип двери. На мгновение мне показалось, что это возвратился Ника Адамсон, чтобы дальше мучить меня видом своей отвратной физиономией. Но это оказался лейтенант Гинзбург. Милиционер подошел к камере и отворил дверь.

– Выходи, – буркнул лейтенант.

Я молча вышел. Он провел меня в свой кабинет и молча вернул сигареты. Я с благодарностью кивнул и закурил, стараясь затягиваться не только лёгкими, но и сердцем. Я с удовольствием выпустил огромное облако дыма и спросил:

– Зачем Вы пустили ко мне эту сволочь?

– Какую? – спросил лейтенант, удивлённо вздернув пепельные брови.

Можно было предположить, подумал я. Нику Адамсона никто не видел. С ним общаются только